- Твою мать, что происходит? - голос Дерека похож на голос человека, который нихрена не понимает. - Я позвоню Скотту.
- Не нужно, - сипит Стайлз, прижимая руку к глазам. С силой надавливает на веки. Всё какое-то иррациональное, ненастоящее. Это как будто сон. Если во сне могут так сильно трястись губы, могут быть такие мокрые, настоящие слёзы - это однозначно сон.
Ущипните его кто-нибудь.
Пусть он проснётся, придёт в себя, иначе… Иначе всё пропало. Но люди вокруг как будто глухие. Как будто это нормально - плачущий человек в онкологическом отделении.
- Ты в порядке? - в динамике раздаётся звук хлопающей двери, а через секунду - звон ключей и гул мотора. Хорошо. Значит, он скоро будет здесь.
- Нет, - хрипит Стайлз. - Я не в порядке, чувак.
И, наверное, уже никогда не буду.
***
Солнце медленно скатывается за сухие холмы Мохаве.
Стайлз смотрит на него и думает о том, сколько людей ежедневно пропускают это зрелище. Проходят мимо, не глядя на закатывающийся бордовый шар, или вообще забывают о том, что можно поднять голову и увидеть небо. Сейчас уже вечер, но он тёплый, потому что в начале июля всегда тёплые вечера.
Они молчат с самой больницы. Даже магнитолу не включали все те полтора часа, что ехали сюда.
Дерек садится рядом со Стайлзом на капот “Камаро”, вытягивая перед собой ноги и закидывая одну на другую. Странно сидеть с ним рядом. Они никогда не были особо близки, если дело не требовало совместной работы.
Дела Стаи превыше всего - условное правило.
Этот дуэт странно смотрится, но ни Дерек, ни Стайлз не обращают внимания, потому что они и сейчас не стали ближе. Просто Стайлз упирается локтем в колено и прижимает к губам сжатый кулак, а Дерек щёлкает зажигалкой и подкуривает какое-то крепкое табачное дерьмо, от которого печёт глаза.
Стилински уверен - слёзы наворачиваются именно от этого.
Стайлз чувствует, что кожаный рукав куртки иногда цепляет его локоть, когда Хейл подносит сигарету к губам. Молчание и дым успокаивают куда лучше, чем слова врача о том, что
современная медицина шагнула вперёд.
Стайлз смотрит на его бейджик во время всего разговора. Рассматривет короткие инициалы и старается не заорать от страха.
Отказывается поднимать взгляд.
Он боится столкнуться с неуверенной, почти мёртвой улыбкой отца, собравшей на щеках глубокие морщины. Боится увидеть исполинский ужас в его глазах. И взгляд врача, который почти несправедливо-спокойный. Конечно. Ведь Стайлз его десятитысячный пациент.
Мистер Д. Хиккен говорит о том, что они
вместе преодолеют это. О том, что
нельзя опускать руки.
Он выписывает антидепрессанты. Он выписывает обезболивающие. Он выписывает ещё миллион таблеток, зачем-то говорит о том, что они разноцветные. Он предлагает воды. Он не говорит о том, что боль больше не пройдёт.
Стайлз выходит из кабинета, в котором остаётся отец. Падает на жёсткий стул и чувствует, что, кажется, у него отнимается душа. Стайлз стаскивает со столика “Космополитен” и достаёт телефон.
- Кто-то ещё знает?
Голос Дерека какой-то непривычный, слишком отстранённый. Стайлз смотрит, как он затягивается и выпускает в угасающий день плотное облако дыма.
- Нет.
Хейл поворачивает голову, прищурившись. В глазах Стилински что-то огромное и пустое.
“
Почему ты позвонил мне?”
“
Не знаю”.
Дерек не задаёт лишних вопросов. Наверное, поэтому.
Когда солнца больше не видно, они молча садятся в машину и возвращаются в Бейкон-Хиллз.
Магнитола молчит тоже.
***
“Это не мигрень.
2.08.2013”
- Опухоль височной доли головного мозга. Четвёртая степень.
Стайлз слышит диагноз в третий раз, и всё равно сердце пропускает несколько ударов, но пальцы, безостановочно теребящие завязки красной толстовки, не останавливаются.
Это всё равно, что снова и снова узнавать дату своей смерти. Это похоже на падение с американских горок. Когда вагончики добираются до самой крутой точки, а потом железные рельсы просто распадаются. Арматура гнётся, и ты летишь вниз, не слыша собственного вопля.
Это всё ещё похоже на плохой сон.
Так страшно видеть кошмар, когда на обеих руках по прежнему остаётся по пять пальцев, сколько не пересчитывай.
- Я понял.
Голос глухой.
Мистер Хиккен мягко постукивает карандашом по столу, глядя на Стайлза. “Д” на его бейджике означает - Дональд. Дурацкое имя для онколога.
- Хорошо. Ответишь на несколько вопросов?
Если бы у меня был выбор, меня бы здесь не было. Стайлз молча поднимает голову и смотрит в серые глаза врача.
- А вы на мой?
- Я догадываюсь, что за вопрос ты хочешь задать.
Эта фраза напоминает о том, что Стайлз - десятитысячный пациент.
Одни и те же взгляды прошли через Дональда. Одни и те же слова. Одни и те же вопросы. Ему совсем не интересно, когда опухоль сожрёт Стилински изнутри. Ему нужно делать свою работу.
- Это вряд ли.
- Послушай… - он опускает глаза в карточку, лежащую на широком дубовом столе, и слегка хмурит брови.
- Стайлз, - подсказывает Стилински. - Лучше так, чем по имени.
Мистер Хиккен понимающе поджимает губы. Этим движением он как бы говорит: “Я понимаю желание подростков сбежать от настоящего, это нормально”.
Самое смешное, что он ничего не понимает. Ни капли понимания, одна фальшь.
