Шел третий день... - [35]

— Пошел ты, — уныло возразил Соловей, сползая с печки. — Где ж эт тебя раньше черти носили? А вдруг они завтра как раз всю почву и вывезут?

— Но иного выхода у нас нет! — снисходительно пояснил Квасов.

— Есть выход, — без радости в голосе произнес Олег. — Но — теоретический: можно ручей перекрыть, вода поднимется хоть ненамного, и машины уже вброд не пройдут. Там, кстати, в одном месте хорошая горловина — русло узкое, берега высокие, крепкие…

— Раньше по этой реке лес сплавляли, — вспомнил вдруг Соловей.

— Ну вот и досплавлялись, — согласился Олег.

— А один лодочник, что на переправе работал, опрокинулся тут во время шторма и утоп — не доплыть было до берега… — Боткин жалостливо вздохнул. — Дак чем перекрывать будем? Надо ведь, чтоб они не смогли разрушить.

— Вы что, братцы? Что вы затеяли? Так нельзя! — взволновался Филимон Квасов.

— Хоть избу туда волоки, — покачал головою Олег.

— А комбайн не сгодится? — спросил Николай. — Возле кузни комбайн лежит, СК-4…

— Комбайн бы, пожалуй, в самый раз, — прикинул Олег. — Да как мы его дотащим? — и невесело ухмыльнулся.

— Попробовать можно, — сказал Николай.

— Это вчетвером-то? — напомнил Олег.

— Без меня, — строго сказал Филимон.

— Попробовать можно, — заключил Соловей. — Давайте чайку, что ли, да и пойдем — скоро уж светать будет.

На рассвете Олег, Боткин и Соловей направились воевать СК-4, а председатель, сказав: «Ну смотрите же», ушел в село. Комбайн стоял за кузницей, на лугу, спускающемся к реке. Сначала отвинтили все, что отвинчивалось, оставив лишь бункер на шасси, потом лопатами обкопали колеса так, что они уже не вязли в земле, а наоборот — возвышались над нею. Наконец, с помощью ваги попытались сдвинуть комбайн с места. Шевельнувшись, он снова увяз. Пришлось таскать из деревни доски и выкладывать их на манер рельсов до самой реки. Хорошо еще, в одном дворе обнаружился штабель хороших сосновых досок — должно, хозяева собирались пол перестилать.

Опять обкопали, опять качнули, бункер стронулся, оси заскрежетали, взвизгнули… Агрегат с воем и грохотом помчался к реке и ахнул в воду.

— Всего-то и делов, — задыхался Боткин, — а некоторые сомневались.

Но оказалось, что вода пробивается и под комбайном, и по бокам, и сквозь щели.

— Делаем так, — предложил Олег, — собираем в деревне мешки, короба, корзины, набиваем землей и укрепляем гидротехническое сооружение.

Работали до полудня. Олег несколько раз пытался остановить стариков, но: «Не-эт, паря!» — подмигивал Боткин, а Соловей тихохонько добавлял: «Я ничего, ничего — не волнуйся». Опустили мешки под шасси, законопатили дыры у одного берега, у другого, сверху и наконец запрудили: река навалилась — железа не одолела, подпрыгнула — высокий борт не пустил, в стороны — берега держат. Остановилась, затихла. И вот уже поверхность ее подернулась матовой пленкой, а вот — травинок-сушинок да скрюченных ольховых листьев понанесло.

Неясным оставалось, достаточна ли подпора для того, чтобы затопить брод, но сил для выяснения уже не было. Придя в избу, мужики рухнули и спали до поздней ночи.

— Иван! — позвал Боткин. — Худо мне, помираю.

Зажгли свет. Соловей склонился над Боткиным. Олег стиснул руками виски и замотал головой: «Это я во всем виноват!»

— Надорвался, видать, — шептал Боткин. — Помру… Иван! Иван!.. Хоть не зазря помираю-то? Не зазря? А, Иван?

— Да бросьте вы, дядя Коль! Что вы ерунду говорите? — испуганно зачастил Олег. Лицо его сделалось плоским, родинки поразъехались.

— Чего уж тут, — вздохнул Соловей. — Не зазря. Плохому делу помешали — поле спасли…

— Эх, знать бы наверняка — спасли или не спасли? А, братцы?.. — Олег кивнул и бросился из избы.

Когда он вернулся, Боткин уже сидел на кровати. Соловей понуро стоял у стола.

— Ишь ты! — сердито выговаривал Боткин. — Хотел, чтобы я прежде его убрался! Не выйдет! — и пригрозил Соловью черно-багровым указательным пальцем.

— Что? — оторопело спросил Олег. — Что случилось?

— Приступ был у него, — объяснил Соловей. — Газы подперли.

— А теперь все в порядке, — весело заключил Боткин. — А он: «Не зазря», «Не зазря»…

Олег устало сел на пол прямо у двери и закрыл руками лицо.

— А ты чего мокрый? — поинтересовался Боткин. — Чего там?

— Есть, братцы. Есть подъем! Больше метра — вон как я выкупался!

— Живсырье ты мой родненький! — Боткин, как был, босой, прошлепал к двери, опустился на колени и, обняв Олега, ткнулся ему в плечо. Соловей пошел посмотреть окно, в котором, кроме отражения керосинового огня, ничего не было видно. Потом Коля поднялся.

— Братцы! — он натурально рыдал и не пытался скрыть этого. — Братцы! Ведь получилось же, получилось!

Соловей хмуро одернул его:

— Неча тут, готовь завтрак!

— Какой разговор?! — вскинулся Боткин, широко распахнув руки. — Сделаем!

Чай пили на улице. Вынесли стол, скамьи, самовар, праздничную посуду. Всходило солнце, в низине, над гладью новорожденного водохранилища, плыл туман.

— Теперь здесь чайки поселятся, альбатросы, — мечтательно произнес Боткин. — Буревестники прилетят.

— Хорошо, — сказал Соловей. — Когда-нибудь всем людям будет вот так хорошо.

Олег кивнул, но Боткин возразил: