Шёл разведчик по войне - [9]
Впрочем, перед войной не только Елисеевский мог похвастаться изобилием. Предвоенный ассортимент в продовольственных магазинах был достаточно насыщенным, казался даже богатым, по сравнению со скудностью предыдущих лет.
Разбитые взрывной волной витрины Елисеевского снизу доверху забраны деревянными щитами. По верху щитов тянется транспарант «ЗАЩИТИМ НАШ ЛЮБИМЫЙ ГОРОД ЛЕНИНГРАД». Под транспарантом приказы, воззвания, обращения, извещения военных и городских властей о введении осадного положения и приказ, в этой связи, запретить пребывание на улицах с 10 вечера до 5 утра. Большой квадратный стенд с фронтовыми сводками и перед ними 2–3 человека читающих. Да ещё немногие останавливаются перед стихами казахского поэта — акына Джамбула.
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
Мне в струе степного ручья
Виден отблеск невской струи…
Эти стихи знали наизусть и повторяли про себя почти все жители города.
К вам в стальную ломится дверь,
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав…
Сдохнет он у ваших застав
Без зубов, без чешуи.
Будет в корчах шипеть змея…
Будут снова петь соловьи.
Будет вольной наша семья.
Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя…
И совсем свежим обращением, принятом на недавнем общегородском митинге женщин-ленинградок:
Мужья наши, братья, сыновья!
Помните — мы всегда вместе с вами. Не сломить фашизму нашей твёрдости, не испугать нас бомбами, не ослабить лишениями. Мы говорим вам сегодня, родные: «Не опозорьте нас! Пусть наши дети не услышат страшного укора: твой отец был трусом!»
Лучше быть вдовами героев, чем жёнами трусов.
Женщины Ленинграда! Сестры наши! Ключи города, наша судьба — в наших руках… Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Никакие лишения не сломят нас… Скорее Нева потечёт вспять, нежели Ленинград будет фашистским!
Под обращением подписи знаменитых жительниц Ленинграда: профессора Мануйловой, поэтесс Анны Ахматовой и Веры Инбер, артисток Мичуриной — Самойловой и Тамары Макаровой, домохозяйки Ивановой, первой женщины награждённой за тушение вражеских зажигалок.
Мише их имена ничего не говорили, стихи он читал лишь те, что задавали по школьной программе, лица актёров запоминал по именам или фамилиям сыгранных ими героев. Но слова обращения отнёс и к себе. Ему уже одиннадцать лет и он мужчина. Оглядел прохожих. И теперь увидел в них не только усталость и замкнутость, но ещё волю, непреклонность, решимость и уверенность. Уверенность в том, что и эту беду наша страна переживёт.
Затолкал в брюки выбившуюся рубашку, поправил матерчатую сумку с небогатым пропитанием, попробовал глянуть на себя со стороны, похож ли и он на других защитников Ленинграда. Вышло — похож. И перенимая у встречных твердую, собранную походку двинулся дальше.
В парках, скверах и других более или менее подходящих местах группы людей в военном и в штатском, с оружием и без него проходят науку обороны. Учатся штыковому бою и стрельбе. Но в городе не постреляешь и потому прицелившись в лист фанеры, доску или кирпич «всухую» щёлкают бойками по пустому патроннику. Однако командиры и при такой стрельбе видят ошибки и раздражённо, видимо, от усталости повторять одно и то же, выговаривают: «Да не дергайте вы так! Сколько можно говорить! На спуск надо нажимать плавно, одним равномерным движением. От дерганья ствол отклоняется вправо. Будете в Германию целиться, а пули на Северный полюс полетят!» Учатся перевязывать раненых, надевать противогазы и себе и тем же раненым.
В саду МОПРа[4] возле недавно настроенных для тренировок деревянных домиков идут учения по тушению зажигалок. Пожарные в брезентовых костюмах перед строем вытянувшихся в одну шеренгу стариков, женщин и школьников воспламеняют зажигательные бомбы. Длинными, похожими на кузнечные, клещами хватают их, бросают в бочки с водой или засыпают песком, гаснуть там смиренно и безопасно для города, для жителей его и имущества его. За ними те операции повторяют выходя из шеренги обучаемые. Особенно стараются мальчишки — школьники. И наверное от усердия у них получается ловчее и быстрее, чем у остальных.
Там же, на аллее, тянущейся вдоль улицы Третьего Июля[5], разновозрастная и пестро одетая, но поголовно подпоясанная ремнями группа человек в тридцать учится строевому шагу. Невысокий командир её с сержантскими кубарями в петлицах выгоревшей чуть не до бела гимнастёрки, единственный человек в военной форме, по южному гхэкая и нажимая на «о» кричит:
— Взво — од стой! Нале — ву! — И дальше одной фразой, без пауз. — Рота ровнясь! Рота смирно! Боець Голубыв вытти из строю! Тры нарада на работу! Стать у строй!
Боец Голубев не только не вышел из строя, но и шелохнуться не успел, как командирский голос повёл внимавших и подчинённых ему людей дальше.
— Баталь — ён напра — ву! С места… С песнь — ой… Шаго — ом… Арш!
Военные люди в штатском пошли, не стройно, но старательно припечатывая к дорожке каблуки и подмётки, и запели ещё незнакомую Мише песню:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой…
А Миша так и не поняв, чем провинился боец Голубев, и даже не увидев, кто он, забыл о нём и пошёл дальше, поеживаясь от слов песни:
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.