Шекспир - [89]

СОЛНЦЕ И КОРОНА

Лиризм Ричарда наглядно меняется в зависимости от его реакции на события, с которыми он сталкивается. По возвращении из Ирландии, где он боролся с повстанцами, он — солнечный король, говорящий в эпическом стиле рапсода о своей уверенности в непреложном характере верховной власти. Затем он, небесный герой, буквально пригнут к земле ужасными новостями о поражении армий и смерти его друзей.

Ричард рисует трагедию, которая для него больше чем личная трагедия, она становится трагедией королевства. Он — только номер один в длинной и патетической серии, где все играют в игру смерти и короля. Король — актер, потому что не он автор пьесы, которую он исполняет. Он передает текст, написанный другим, — слышится Судьба, — чтобы он и ему подобные играли ее на сцене, являющейся миром. Образное выражение, присущее той эпохе. Оно разоблачает суетность видимости, даже непредметность реального. Драматурги испытывают явное желание провести в жизнь эту великую метафору эпохи Возрождения, значение которой далеко выходит за рамки Возрождения. Если мир — по театр, а история — то, что играют на сцене, тогда обычный театр всерьез может поставить себя на место, где можно дать посмотреть историю мира. Перенос, неявно вписанный в любую метафору, представляет лучшее из возможных преимуществ драматурга, вовлеченного в историческое полотно. Здесь он становится правдоподобным на основании строгой взаимодополняемости с символом, представленным поэтико-философским суждением. Если серьезно воспринять последнее, есть и другое следствие: раз мир — театр, значит театр, который показывает мир, является театром театра Это значит, что он находит в этом метадраматическом промежутке свою критическую пригодность и одновременно гарантию на реальность своего существования согласно схеме «когито» Декарта, еще не сформулированной. Глядя на мир, театр глядит на самого себя; представляя мир на сцене, он представляет на сцене себя. Как субъект в упражнении на сомнение, он одновременно и субъект и объект наблюдения. То, что сначала, казалось, склонялось к растворению реальности, наоборот, создает существование.

ИГРЫ КОРОЛЯ

В трагедии Ричард II множит драматические игры, чтобы выйти за рамки своей простой индивидуальности. Вот игра в Фортуну и Короля:

Король Ричард

Что ж королю прикажут? Подчиняться?

Он подчинится. Иль его сместят?

И этим тоже будет он доволен.

Он должен титул потерять? Бог с ним!

Готов сменять я свой дворец на келью,

Каменья драгоценные — на четки,

Наряд великолепный — на лохмотья.

Резные кубки на простую миску.

(III, 3, пер. М Донского)

По ходу пьесы в силу того, что король соскальзывает постепенно в глубь несчастья, он все более становится актером, и прежде всего в размышлениях на тему реального и мнимого, как в игре Отражения и Реальности:

Дай зеркало, и все я в нем прочту. —

Как! Линии морщин не стали глубже?

Скорбь нанесла мне по лицу удары,

А шрамов нет? О, льстивое стекло!

Как все мои приверженцы былые,

Ты лжешь! Ужели здесь — лицо того,

Кто каждый день под кров гостеприимный

Сзывал по десять тысяч человек?

Лицо, что заставляло, словно солнце,

Зажмуриться глядевших на него?

Лицо того, кто был так безрассуден,

Так добрых от дурных не отличал,

Что был отлично свергнут Болингброком.

Величьем, бренным светится лицо,

Но бренно, как величье, и лицо.

(С силой бросает зеркало на пол.)

Ну вот, оно лежит, в куски разбито,

И в том тебе урок, король угасший:

Как быстро скорбь разрушила лицо.

Болингброк

Разрушена лишь тенью вашей скорби

Тень вашего лица.

Король Ричард

Как? Повтори!

Тень скорби, говоришь ты? Гм! Быть может. —

Конечно, так: гнездится скорбь внутри,

А горестные жалобы мои

Лишь призраки невидимого горя,

Созревшего в истерзанной душе.

Король, благодарю тебя за щедрость:

Причины мне даруя для печали.

Ты сам же учишь, как мне горевать.

Лишь об одном еще вас попрошу,

А там уйду и докучать не стану.

Могу ль надеяться на эту милость?

(IV, 1, пер. М. Донского)

Последняя игра происходит в тюрьме, где король, чтобы провести время, представляет сценарии в зависимости от колебания его настроения:

Король Ричард

Живя в тюрьме, я часто размышляю,

Как мне ее вселенной уподобить?

Но во вселенной — множество существ,

А здесь — лишь я, и больше никого.

Как сравнивать? И все же попытаюсь.

Представим, что мой мозг с моей душой

В супружестве. От них родятся мысли,

Лающие дальнейшее потомство.

Вот племя, что живет в сем малом мире.

На племя, что живет в том., внешнем, мире,

Похоже удивительно оно:

Ведь мысли тоже вечно недовольны.

Так, мысли о божественном всегда

Сплетаются с сомненьями, и часто

Одна из них другой противоречит:

Здесь, например, «Придите все», а там. —

«Ко мне попасть не легче, чем пройти

Верблюду сквозь угольное ушко».

Иное у честолюбивых мыслей,

Им надобно несбыточных чудес:

Чтоб эти ногти слабые могли

Прорыть проход сквозь каменную толщу,

Разрушить грубый мир тюремных стен.

Но так как это неосуществимо, —

В своей гордыне гибнут мысли те.

А мысли о смиренье и покое

Твердят о том., что в рабстве у Фортуны

Не первый я и, верно, не последний.

Так утешается в своем позоре

Колодник жалкий — тем, что до него

Сидели тысячи бродяг в колодках, —