Шекспир - [115]

В отличие от другого тирана, уродливого Ричарда III, родившегося плохим, Макбет, которого ничто, казалось, не предназначало для тирании, будет увлечен на путь зла. И Шекспир в начале пьесы не употребляет ни единого эпитета, который бы показывал его моральное или физическое уродство.

В противоположность Ричарду III, Макбет не ущербен. Он дегенерирует на наших глазах И история Макбета трагична, потому что она такова в результате искушения и падения, которые нас потрясают, потому что в них нет ничего неизбежного. Все еще. с нимбом «золотого наряда славы» (1, 7, пер. Б. Пастернака), защитника королевства, Макбет кажется сыном света и направляется в тьму, где погрязает. Именно в этом смысле важны начало драмы, происходящее днем, и ее симметрический конец. Физически выраженная темнота появляется только в сцене, когда Макбет, оказавшись на пороге непоправимого, энергично подталкивается своей женой к убийству (I, 7).

Темнота предшествует ночи. Она окружает колдуний в буре, которая отмечает их появление в первой и третьей сцене первого акта. Когда Дункан называет своим преемником своего сына Малькольма, Макбет просит звезды прикрыть свой свет, чтобы никто не смог проникнуть в его планы:

О звезды, не глядите в душу мне,

Такие вожделенья там на дне!

(I, 4, пер. Б. Пастернака)

Он требует слепоты, и эта слепота в двух формах, космической и человеческой, провоцирует моральную слепоту. Призыв леди Макбет, чтобы наступила ночь, когда Дункан прибывает в замок, приобретает ключевое значение и относит его в ранг практического предложения, вводя окончательно в проект убийства короля.

Изображение слепого и, следовательно, жестокого мрака противопоставлено зрячему дню, и, как следствие, предрасположение к состраданию будет усиливаться в пьесе вплоть до установления в ней манихейской дихотомии. С точки зрения леди Макбет, тень мрака уже изменяет обстановку во время прибытия короля. У нее замок — крепость, помещенная под символ ворона, черного предвестника, зловещей птицы смерти. Доминанта этого видения мрачна как ночь. Ничего подобного нет в видении замка членами кортежа Дункана. Дункан и Банко воспринимают замок как дневной и летний, находящийся под знаком стрижа, вьющего свое гнездо.

В этом последовательном представлении двух восприятий замка последний невероятно независим от этих восприятий. Он — поэтическое место, где сталкиваются противоположные по своей символике силы: партия мрака и партия света. Существо мрака, как Макбет или леди Макбет, предусмотрительно или цинично ждет, когда наступление ночи установит гармонию между пространством и их планом. Существо света, как Дункан или Банко, совершает ошибку, игнорируя ночь, а с ней и темноту, где безвозвратно пропадает всякий свет.

В молитвах Банко проявляется христианин, восприимчивый к могуществу демона. Христианство, совсем как язычество до него, утверждает, что исходящие из глубин ада лица и формы проникают в мир живых через сны. Христианство имеет в своей негативной мифологии фигуру ночной кобылы, унаследованной от языческой трехликой Гекаты.

Ни одна из картин в пьесе не лишена скрытого смысла, и кажется, никто не искал и не давал интерпретации образному ответу Банко на вопрос короля Макбета о цели поездки накануне праздника и времени возвращения:

Макбет. …Ваш путь далек?

Банко. Поездка в два конца займет все время

До ужина. И если подведет

Мой конь, я час-другой займу у ночи.

(III, 1, пер. Б. Пастернака)

Интересно отметить употребленное Банко выражение «занять» у ночи час-другой. Невинная метафора? Макбет — король, и известно, насколько он обязан этим ночи. А Банко пренебрегает ночью. Не из-за сна ли, который властвует над ним? Как и для Макбета, так и для Банко ночь — конец путешествия. Но в то время как Макбет владеет мраком и хочет окончательно сохранить его в своей власти, Банко хочет только временного его использования. Интересно также это перемещение ответственности с всадника на лошадь. Символически эта лошадь, достаточно медлительная, чтобы стать ночной кобылой, воплощает ночь, и в частности Гекату, увлекающую своего всадника в мрак греха и смерти. Как в Гекате, здесь встречаются и смешиваются лошадь ночи и лошадь смерти. Эта злая фигура под аллегорической формой кошмара может увлечь Банко в опасные сны, ведущие к порогу наказания и смерти. В конце путешествия Банко сходит с лошади, чтобы попасть в руки подготовленных Макбетом убийц (III, 3).

Достигнув врат ночи, Банко отдает себя под защиту света и отделяется от Гекаты. Действие как запоздалое, так и преждевременное; запоздалое, если сделка с совестью состоялась, как позволяет это понять игра символов; преждевременное, так как, покидая свою лошадь, Банко отдает себя в руки своих убийц. Условия убийства, таким образом представленные, определяют его как фатальное следствие комплиментарности между буквальностью действия и его символикой, обозначенной в речи.

В «Макбете», как и в «Короле Лире», человеческая душа и день заключают в себе ростки ожидаемого мрака, как моральную слепоту, чье царствование достигает своего апогея в лоне ночного периода. Но мрак в «Макбете» более близок по своему качеству к мраку в «Гамлете» и «Отелло» тем, что он явно демонический в чисто христианском значении слова. Гекате, властительнице мрака, у которой христианское демоничество перехватило приоритет, противостоит настоящая истина. Искус Дьявола при посредстве своих агентов является универсальным разрушением, формула которого содержится в напевном рефрене ведьм: красота уродлива, уродство красиво — грань между добром и злом сотрись. Эта динамика антитезы подталкивает мир в руки Сатаны. Первое предложение рефрена нацелено на мифическое и историческое прошлое: уничтожение первого из ангелов, а в исторических рамках пьесы — предательство по отношению к Дункану. Второе предложение нацелено на историческое и мифическое будущее, аннулирующее поругание прошлого, способствуя восшествию на престол короля мрака, настоящего Антихриста. Кажется, Макбет был выбран Дьяволом, чтобы подготовить пути к своему триумфальному возвращению.