Шашки наголо! - [21]

— Ты вел огонь взводом и батареей по противнику?

— Да!

— В расположении огневых позиций батареи рвались снаряды противника?

— Да!

— Так почему ты заявляешь, что не участвовал в боях?

Я ответил, что этот вопрос я понял как участие в рукопашной схватке или стрельбе с открытой огневой позиции при непосредственном соприкосновении с противником… Члены комиссии переглянулись и, сдерживая улыбку, проголосовали принять меня кандидатом в члены ВКП (б). По окончании ДПК замполит дивизиона поздравил меня с принятием и, отозвав меня в сторонку, сообщил, что нашего комбата переводят в другой дивизион и мне скоро нужно будет принять батарею. Для меня это было неожиданной новостью, т.к. кроме меня на батарее были и другие лейтенанты в солидном возрасте и с достаточным боевым опытом. Настораживала меня большая ответственность и за хозяйственное состояние батареи, и за выполнение боевой задачи. За боевую и политическую подготовку я не боялся, так как занимался с личным составом постоянно в период обороны. Предугадав мои опасения, замкомдивизиона сказал, что все это поправимо и что на меня уже подана бумага о присвоении мне очередного звания. «Но пока обо всем этом комбату не сообщай».

Весь остальной день был трудный. Тяжелый марш под раскаленным августовским солнцем. Кони с трудом тащились по песку, в котором глубоко утопали колеса. Ездовые шли рядом с бричками, помогая коням, в трудных местах упираясь плечом сзади бричек или ухватившись за спицы колес. Несмотря на то что у меня кроме полевой сумки почти ничего не было, я очень устал, двигаясь по песку, в котором утопали ноги, — все время приходила мысль пристроиться на какой–нибудь бричке. Однако несмотря на смертельную усталость, я отмахивался от этой слабости и продолжал идти вместе с батареей в пыли и зное по, казалось, бескрайней равнине. На моем состоянии сказывалась еще недавняя болезнь — тиф. Войска шли в новый район сосредоточения для нанесения главного удара в направлении г. Севска. К вечеру зной спал, и мы вышли на твердую грунтовую дорогу. Солдаты и кони оживились, почуяв конец пути.

Вскоре после полуночи наш дивизион сосредоточился в большом саду. Командир дивизиона поставил задачу и указал место для огневых позиций. Я как старший на батарее разбил фронт батареи, указав место каждому командиру орудия. Сержанты вбили колышки в указанном мною месте и, очертив огневые позиции, принялись с расчетами их отрывать. В это время пришел мне приказ принять батарею, и я должен был выдвинуться на НП, совместно с командиром взвода управления готовить огни батареи. Пока оборудовали НП и тянули связь к ОП и к КП дивизиона, я решил немного отдохнуть и тут же, на огневой, свалился на землю и заснул. Это было ранним утром 16 августа 1943 года.

Разбудили меня близкие разрывы и сильный удар по ногам, как будто дубиной огрели меня по напряженным мышцам. Одновременно в носу появился какой–то ранее не знакомый мне привкус крови. Инстинктивно, в горячке, я поднялся и, пробежав метра три, прыгнул в свежевырытый ровик для миномета. Противник наугад обстреливал скопление наших войск из полковых минометов. Разрывы мины, в отличие от разрыва снаряда, своими осколками поражают все вокруг, как над землей, так и на земле, так что не спастись и лежа, если попадешь в радиус их действия. Еще не понимая, что я ранен, я старался разобраться в обстановке. Разрывом мины было накрыто еще человек пять батарейцев, и им делали перевязки индивидуальными пакетами.

Моя попытка встать ни к чему не привела. Левая нога стала как чужая и не двигалась. Кровь быстро просачивалась через галифе. Рука от прикосновения к ногам (были ранены обе ноги) стала мокрая от крови. Меня быстро перевязали. Сапог пришлось разрезать, так как он набух от крови и не снимался. Повязки на одну и вторую ноги наложили поверх галифе. Ходить я уже не мог, и меня, как и других раненых, положили в одну из освободившихся бричек. Передав командование батареей командиру второго взвода и, попрощавшись с батареей, я разрешил ездовому ехать в медсанбат. Ездовой старался везти нас быстро, осторожно объезжая колдобины и кочки, но даже от малейшего толчка я испытывал сильную тупую боль в левой ноге …

в медсанбат мы прибыли в ту же ночь. Нас положили на солому, сделали противостолбнячные уколы и стали готовить к операции. Операционная располагалась под большим брезентовым шатром. Внутри она была довольно ярко освещена карбидными лампами. На нескольких столах лежали раненые, возле них суетились медсестры. Меня раздели и, распоров галифе, положили ничком на холодный операционный стол. Рядом, на другом столе, также лежал ничком раненый, на котором не было живого места сплошное кровавое месиво. Он лежал тихо и не стонал. Картина создавалась тяжелая, раненый не подавал голоса, вероятно, был без сознания. Как его угораздило получить такой плотный заряд мелких осколков в спину? Осколки ему удалили и теперь готовили к перевязке. Подготавливая меня к операции, сестры делились мнениями о своем хирурге: «Как может он уже трое суток не спать и производить операции, ведь он валится с ног!»