Шарлотта Исабель Хансен - [97]

Шрифт
Интервал

Анетта ела неторопливо и опрятно, вовсе не как ожидаешь от колдуньи, а скорее как нормальная девушка, каковой она и была, и время от времени высовывала самый кончик языка, чтобы убедиться, что к губам не прилипли крошки.

Хердис отказалась от двуручного захвата булочки; теперь она стояла и ела ее, сложив три пальца в элегантно аранжированную композицию, при которой булочка счастливо покоилась на большом пальце, сверху же ее поддерживали указательный и средний, а левая ладонь образовывала ковшичек на уровне груди, чтобы ловить крошки, если таковые вдруг — посыпались бы. Ее губы открывались и закрывались, как створки раковины.

Взгляд Ярле медленно скользил с одной на другую, он слушал, о чем они разговаривают.

— Здорово ты придумал! — сказала Грета, сложила губы трубочкой и вытерла пальцем уголки рта.

— Да, Ярле, какой ты молодец! — сказала Анетта и плотно прижала верхнюю губу к нижней, как частенько делают женщины после того, как нанесут на них помаду.

— Я и не думала, что в тебе скрываются такие таланты, — сказала Хердис и произвела мучительно знакомое Ярле движение верхней губой, при котором у нее слегка затрепетали ноздри.

Ярле вздохнул.

— Ну что я могу сказать? — ответил он на выдохе, размышляя о том, что когда-то наверняка и целовал, и покусывал пухлые губы Анетты, и размышляя о всем том, что рот Хердис вытворял с большинством частей его тела, и размышляя о том, как наверняка было бы необычайной радостью пообжиматься с такой девушкой, как Грета. — Ну что я могу сказать? — повторил он залихватски. — В любом человеке таится много такого, о чем он и не подозревает, не так разве?

Они улыбнулись, все три, и он на какое-то мгновение ощутил, что им восхищаются.

— Да. — Ярле осмелел в сложившейся ситуации. — Кролик, колдунья, принцесса. Ты и ты. Вот мы тут вместе стоим, да, вы, три девушки, и я, — и как вам это?

У Анетты нервно забегали глаза, Грета в шутку замахнулась на него и засмеялась, а Хердис приложила кончик среднего пальца горизонтально к полуоткрытому рту — так делают, если порежутся слегка, — и легонько пососала его. И на взгляд Ярле — так ему показалось, во всяком случае, — ее глаза заволокла нежная дымка и стерла последние мелкие отличия между ней и принцессой Дианой.

Взяв булочку и себе и поразмышляв над тем, как же это так могло случиться, что Хердис его бросила всего несколько дней тому назад, а он все же состоит в таких возбуждающих отношениях с ней, но одновременно ощущает радостное и к тому же, что немаловажно, новое влечение и к Грете, и к Анетте, и оно во многих отношениях было столь же мощным, что и желание повторить прежние цирковые кунштюки меж ляжек Хердис; угостившись булочкой и пытаясь за поеданием булочки поприглушить эротическое замешательство, которое просто преследовало его, так он это воспринимал, но все равно думая при этом также и о трех своих девочках, Ярле хлопнул в ладоши, как должен был сделать, по его представлениям, хозяин и отец.

Хлопнул он громко, три раза подряд:

— Внимание! Слушайте все! Я надеюсь, вы теперь все друг с другом перезнакомились, и теперь настало время Лотте открыть свои подарки.

Лотта вспорхнула с пола, где она сидела вместе с другими ребятишками, и в напряженном ожидании вытянулась перед книжной полкой, на которой рядком выстроились подарки. Ярле подал Анетте знак, чтобы она подошла поближе. «Это нам нужно делать вместе, — думал он, — как родителям, какой бы странной ни казалась эта мысль».

Анетта подошла и встала рядом с Ярле. Им обоим казалось очень необычным, что вот они. раньше только переспавшие разок друг с другом и все. вдруг должны были взять бразды правления в свои руки — вместе.

— Ой, а с чего же мне начать? — напряглась Лотта.

— Мне кажется, — сказал Ярле, — что стоит начать с тех подарков, которые ты привезла с собой из дому.

Анетта помогала Лотте читать, что было написано на открытках, приложенных к подаркам из Шеена, но, надо сказать, Лотта умела читать совсем не так плохо, как опасался Ярле. Ему вновь представилась возможность наблюдать, насколько согласованно действуют мать и дочь и как по их мимике, по их жестам видно было, что они провели вместе все эти семь лет. Ему стало грустно, когда он осознал, сколько же всего они пережили совместно и сколько всего он прозевал, потому что это, как ни крути, осталось в прошлом. Лотта распаковывала один подарок за другим: куклу Барби от лучшей подруги, шикарную лиловую курточку от тех бабушки с дедушкой, конвертик с деньгами от дяди с тетей — «Они мне всегда денежки дарят, почему они мне всегда денежки дарят, мама?»

После того как были открыты шеенские подарки, образовав на полу груду оберточной бумаги, которую Сара потихоньку разбирала, разглаживая и аккуратно складывая, наступила очередь подарков от новых друзей из Бергена.

— Мы вполне можем назвать эту компанию твоей бергенской семьей, — сказал Ярле, что было встречено спонтанными аплодисментами со стороны всех присутствующих. — Вот. — Он снял с полки какой-то завернутый в бумагу предмет. — Здесь у нас подарок от Хердис и Роберта.

Он протянул ей подарок, который оказался книжкой, — ну разумеется, шведская повесть для детей. «Да-да, — подумал Ярле. — Фантазия участников академических тусовок небезгранична. Обязательно надо было подарить


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.