Шандор Ференци - [34]

Если мы с вами попробуем решить оставшуюся еще нерешенной часть уравнения личности и если у нас есть возможность наблюдать многочисленных учеников и пациентов, уже проанализированных другими, но особенно если вам приходится так же, как мне, часто бороться с последствиями собственных ошибок, допущенных раннее, то у нас появляется право выносить общее суждение о большинстве этих различий и ошибок. Я убедился, что первоочередным вопросом психологического такта является понимание того, когда и как сообщать что-либо анализируемому пациенту, в какой момент можно считать, что полученного материала достаточно для выводов. <…> Но что такое такт? Ответ на этот вопрос не вызывает затруднений. Такт — это способность «вчувствования»[86]. Если нам удается, при помощи нашего знания, извлеченного из подробного анализа психики многих людей, но особенно из анализа самого себя, актуализировать возможные или вероятные ассоциации пациента, которых он пока еще не чувствует, мы можем — не борясь, как это приходится делать ему, с резистентностью — угадать не только его скрытые мысли, но и стремления, для него бессознательные. <…>.

Во время анализа целесообразно постоянно следить за скрытыми или бессознательными проявлениями недоверия или отказа и затем обсуждать их со всей строгостью. Действительно, с самого начала понятно, что сопротивление пациента не оставит неиспользованным ни один из предоставляющихся ему случаев.

Любой без исключения пациент замечает самые незначительные особенности поведения врача, его внешнего вида, манеры говорить, но ни один из них не решается, без предварительного поощрения, сказать нам о них прямо в лицо, если даже он при этом полностью пренебрегает фундаментальным правилом анализа. <…>

В анализе нет ничего более пагубного, чем назидательное или просто авторитарное поведение врача. Все наши интерпретации должны иметь скорее характер предположения, нежели утверждения, и не только для того, чтобы не раздражать пациента, но и из-за того, что мы можем ошибаться. <…> Уверенность в наших теориях также должна быть достаточно условной, ибо в конкретном случае речь может идти об исключении из правил или даже о необходимости кое-что изменить в действующей теории. У меня был случай, когда один не слишком культурный пациент, на первый взгляд весьма наивный, выдвинул против моих объяснений возражения, которые я готов был тут же отвергнуть, но более внимательное их рассмотрение показало, что не я, а пациент был прав, и его возражения даже помогли мне понять его в целом намного лучше. Скромность аналитика, таким образом, является не заученным способом поведения, а выражением понимания ограниченности наших знаний. <…>

Я принимаю для себя выражение «гибкость техники», придуманное одним пациентом. Мы должны, как эластичная лента, поддаваться стремлениям пациента, но не отказываться при этом от собственного мнения до тех пор, пока необоснованность той или иной нашей позиции не будет полностью доказана. <…>

Мало-помалу мы понимаем, до какой степени психическая работа, совершаемая аналитиком, действительно сложна. Мы позволяем свободным ассоциациям пациента воздействовать на нас и в то же время разрешаем собственной фантазии играть с ассоциативным материалом; между тем мы сравниваем новые связи с предыдущими результатами анализа, ни на минуту не забывая, что нужно учитывать и подвергать критике собственные тенденции.

Фактически можно говорить о непрерывном колебании между «вчувствованием», самонаблюдением и активностью вынесения суждений. Последняя заявляет о себе время от времени абсолютно спонтанно, в форме сигнала, который вначале мы не расцениваем иначе как таковой; и только на основании дополнительного доказанного материала мы можем в конечном итоге принять решение об интерпретации. <…>

В заключение я рискнул бы высказать несколько соображений, касающихся метапсихологии техники. <…> Напомню здесь о проблеме, которая до настоящего времени никогда не поднималась, а именно о возможной метапсихологии психических процессов аналитика в процессе анализа. Его инвестиции колеблются между идентификацией (аналитической объектной любовью), с одной стороны, и самоконтролем, или интеллектуальной деятельностью — с другой. В течение долгого рабочего дня он не может доставить себе удовольствия дать волю своему нарциссизму и эгоизму, и лишь на короткое время он может предаться фантазиям. Не сомневаюсь, что такая перегрузка, с которой мы вместе с тем никогда не встречаемся в обычной жизни, потребует рано или поздно разработки особого режима для аналитика.

Легко распознать неанализированных (диких) аналитиков и не полностью излеченных пациентов по тому, что они страдают своего рода «влечением к анализу»; свободная подвижность либидо после завершенного анализа позволяет, наоборот, управлять при необходимости аналитическим самопознанием и самообладанием, которые никоим образом не мешают просто радоваться жизни. Идеальным результатом завершенного анализа является, следовательно, именно эта гибкость, которой техника требует также от психиатра. Это еще один аргумент в пользу абсолютной необходимости «второго фундаментального правила психоанализа».