Шахта - [8]
Чужой: Нет.
Зеленый: А может вам чего-нибудь выкопать? Я умею только копать. Я мог бы выкопать, например, дыру. Вы могли бы что-нибудь туда спрятать. Вам здесь выкопать? Посередине. У вас была бы дыра. Я много не возьму.
Чужой: Мне, пожалуй, не нужны дыры.
Зеленый: Так, посижу, минутку, прежде, чем снова туда пойду жить. Господин Чужой, люди говорят, господин чужой. Вы сбежали? Вы хотите спрятаться? Вас ищут? Есть в вас что-то, опасное… Скажите, вы убили кого?
Чужой: Да.
Зеленый: Пока. А…
Чужой: Пока, пока.
Валек: Сукин сын приехал, сукин сын. Зачем приехал, зачем?
Песик: Старик, мне надо выйти, мне писать хочется, я тебе стенки описаю, если мы не выйдем.
Валек: Сейчас нельзя. Закрыто. К королеве приехал.
Песик: Ауу… Это я, пёс, лаю.
Чужой: На что лаешь?
Песик: От отчаяния лаю. Старик говорит, что ты за ним приехал.
Чужой: Он так говорит?
Песик: Ты можешь меня тоже забрать? Можно я буду твоим псом?
Чужой: У тебя же есть хозяин.
Песик: Ты одинок? Женщина тебе не нужна? А может, тебе нужен пёс? Ты не хочешь, чтобы я стал твоим пёсиком? Твоей собачкой. Поесть ничего нет?
Чужой: У тебя старик есть. Ты ему нужен.
Песик: Старик вот-вот умрет, а я бы хотел еще пожить.
Чужой: К ноге, или нет, сидеть!
Песик: Как-то я проснулся, нехорошо проснулся и понял, что я пес. Представь себе, что ты пес. Хочешь встать, ходить на двух ногах, но не можешь. Хочешь что-то сказать, но только лаешь, гав. Я сказал себе, ты — пес. И так я стал псом. Глупее всего было, когда я вышел на улицу, чтобы…Ведь не буду же я писать на стену. Люди смотрели на меня странно. Я хотел лаять, хотел только лаять. Гав, гав, гав.
Чужой: Странно я себя тут с вами чувствую, знаешь? Вы знаете? Странно. Странные мысли в голову приходят. Я пытался не думать об этом городе.
Песик: Сказал ты: «Еду в край чужой, найду другое море, и город новый отыщу, прекраснее, чем мой».
Чужой: Да, да, так я ей говорил.
Песик: Это Кавафис.
Вы знаете Кавафиса?
Чужой: Нет.
Песик:
Валек: Кавафис, к ноге! Не надо его бояться.
Маргаритка: Добрый день. Я — маргаритка председателя. Я старая маргаритка я ничего не значу. Я смотрю эти сцены любви и ревности. Я хочу, чтоб люди любили маргаритки.
Председатель: Простите, что помешал, вы спали, кажется.
Чужой: Нет, нет, ничего, ничего, входите, пожалуйста.
Председатель: Осмеливаюсь как-то, так в некотором смысле, помешать вам, и за это простите, что вы спали.
Чужой: В самом деле, ничего страшного.
Председатель: Признайтесь, однако, что несколько странное время для сна, что касается спанья днем.
Чужой: В чем дело?
Председатель: Я собираю деньги на памятник. Это был, знаете, когда-то город шахтерский, богатый, полон жизни, хочу поставить памятник этому городу, который был. Не присоединитесь? Значит, вы считаете, что не было тут когда-то прекрасного города.
Чужой: Нет, нет. Я тут с недавних пор.
Председатель: Ну хорошо, а почему вы, собственно, сюда приехали?
Чужой: Частным образом.
Председатель: Я всё знаю.
Чужой: Что вы знаете?
Председатель: Скажите честно, вы хотите стать председателем? Я, знаете ли, не позволю, не позволю и всё тут.
Чужой: Я не хочу стать председателем.
Председатель: Не хотите? Так почему вы шпионите за нами? Может, вы эксперт по проблемам тектоники? У нас тут проблемы с землей. Появляются странные дыры с тех пор, как закрыли шахту. Не хотите взглянуть?
Чужой: Пожалуй, нет.
Председатель: Вы — инвестор? Вы — посланец корпорации?
Чужой: Я никакой не инвестор.
Председатель: Была у меня дочка, знаете ли. Она — прелестная девушка.
Чужой: Да.
Председатель: Я хотел, чтобы ее жизнь сложилась лучше, чем моя. Когда-то это был город будущего. А теперь это город прошлого. Тут всё было. Трамваи — были, футбольная команда — была, шахта…
Чужой: Чего вы хотите?
Председатель: Надо о ней позаботиться.
Чужой: Это что за музыка? Слышу, как будто кто-то… поет.
Юлия: Поговори со мной. Поговори со мной, как будто я не здешняя, как будто я чужая…
Чужой: Простите…
Юлия: Да?
Чужой: Простите, что я пристаю, так вот, на улице…
Юлия: Ничего.
Чужой: Позвольте, я представлюсь. Я ищу таланты — вокальные, а также актерские.
Юлия: Я — Юлия, девушка с окном.
Чужой: У Вас, как мне подсказывает моя интуиция искателя талантов, необычайный вокальный талант, а также актерский.
Юлия: Спасибо.
Чужой: Я хотел бы с вами работать. Я хотел бы из вас сделать звезду. Вот моя визитка. Позвони мне. Или забеги в мой номер как-нибудь. Поговорим серьезно, а не так, на улице.
Юлия: Заплати мне и я сделаю это, разденусь перед тобой, но разденусь не просто, а разденусь медленно и с большим, большим трудом, так, что не сможешь выдержать, не сможешь попросту представить себе, что это может быть так медленно и с таким трудом и захочешь мне помочь сделать то, о чем я сказала, то есть раздеться и захочешь, чтобы это произошло быстрее, потому что тебе очень захочется увидеть, что будет в конце этого моего долгого раздевания, а я тогда скажу, чтоб ты мне не помогал, то есть, скажу вопреки тебе и буду дальше раздеваться сама, и так будут проходить ночи и дни, а я по-прежнему буду совершенно одетой.
Решенная в эстетике абсурда история взросления двух детей, играющих в одной песочнице, поставлена с использованием необычных выразительных средств. Наравне с актерами в спектакле работают куклы, но отнюдь не театральные. Это игрушки, «растущие» вместе с персонажами. В первой сцене — карикатурно огромные куклы, в последней — резиновые изделия из магазина «для взрослых». Но эпатаж не самоцель, а всего лишь вспомогательное средство в создании на сцене модели нашего мира, показанного в спектакле как пустыня человеческой глухоты, слепоты и непонимания.
Впьесе «Последний папа» говорится об одиночестве детей, заброшенных родителями-трудоголиками: героиня в сопровождении куклы Барби и Медвежонка ищет отца, пропавшего в городских джунглях.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.
«Иван и Сара» — пьеса о двух сумасшедших — немолодых русских актеров, — опрокинутых в новые обстоятельства жизни — в эмиграцию. В израильскую жизнь с ее древней героикой и современной эротикой смогут вписаться люди новые, полные сил, не знающие страха. Но как в нее вписаться двум немолодым репатриантам из России, мыкающимся на обочине этой чужой реальности, пронизанной солнцем и автоматными очередями? Они очень надеются, что их увидят и оценят коллеги из израильских театров. Нет денег, нечего есть и нечем платить за квартиру; сын служил в армии и куда-то исчез; они его ищут по всей стране и в чужой стране, без языка, они на дому репетируют сценки из спектаклей, в которых они когда-то играли… — несмотря ни на что.Пьеса посвящена особой, несгибаемой, вечной людской особи — Артистам.«Иван и Сара» — диалог любящих душ за мгновение до разрыва.
Художник, доживший до преклонных лет, встречает молодую женщину, очень похожую на его мать. Сам герой никогда не знал собственной матери. Она бросила его еще младенцем, в роддоме, но при этом оставила при нем свою фотографию, которую он хранил всю жизнь. И вот спустя много лет он встречает женщину, как две капли воды похожую на ту, что на фотографии. Между ними возникают непростые отношения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В пьесе Миеко Оучи «Синий свет» мы застаём 100-летнюю Лени Рифеншталь в офисе голливудской киностудии. Она готова сделать отчаянный шаг и решиться на съёмки своего первого художественного фильма за последние пятьдесят лет, но что из этого выйдет, — вот вопрос.
Cпектакль «Рыдания» про генетику женского одиночества, сконструирован из монологов трех женщин, представительниц одной семьи: дочери, матери и бабушки.Три поколения потерянных женщин — восемнадцатилетняя, сорокачетырехлетняя и семидесятилетняя. Они все дезориентированы, все несчастливы. Их несчастье не социальное, а внутреннее: «Они загнаны в ментальные ловушки, это их личная несвобода».