Шах-наме - [16]

С высоким станом, львиною рукою,

Струится по твоим щекам вино[14]

И тело амброю напоено.

А третья — Рудаба, луна вселенной,

То — кипарис, пахучий, драгоценный,

Жасмина, розы радостный расцвет,

Звезды Сухейль счастливый, ясный свет.

С серебряного купола арканы

Спадают вдоль ланит, благоуханны.

Красавиц, равных ей, в Китае нет,

Звенит ей слава от семи планет!»

Служанку витязь вопросил прекрасный,—

Стал сладостным и нежным голос властный:

«Теперь, когда мою ты знаешь страсть,

Скажи мне, как могу я к ней попасть?

Любовь к царевне — вот мое пыланье,

Ее увидеть — вот мое желанье!»

А та: «Когда ты повелишь, храбрец,

Мы поспешим к царевне во дворец,

Всего наскажем ей, в силки заманим,—

Ты нам поверь, тебя мы не обманем.

Расставив путы, мы ее пленим,

Ее уста мы поднесем к твоим.

А если муж, зовущийся Дастаном,

Захочет сам пожаловать с арканом

И заарканит он стены зубец,—

То лев ягненка схватит наконец!»

Красавицы ушли; вернулся витязь,

Надеждой и томлением насытясь.

К вратам дворца подруги подошли,—

Охапки роз они в руках несли.

Привратник, жесткий сердцем, речью грубый,

Их встретил со враждой, сказал сквозь зубы:

«Ушли вы слишком поздно со двора.

Кто вас пустил? Вам спать давно пора!»

Красавицы слезами разразились,

В отчаянье к привратнику взмолились:

«Такой же, как и прежде, нынче день.

Не прячет дивов розовая сень.

Весенний свет горит над нашим краем,

И мы с лица земли цветы срываем».

Ответствовал подругам страж двора:

«Не так сегодня тихо, как вчера,

Когда в Кабуле не было Дастана,

Шатров походных, воинского стана.

Должны вы знать, что до начала дня

Кабульский царь садится на коня.

Накажет крепко вас владыка строгий,

С цветами вас увидев на дороге!»

Подруги во дворец вошли гурьбой,

Шептаться стали с милой Рудабой,

Динары положили, самоцветы,—

Посыпались вопросы и ответы.

Луна сказала: «Молвите сперва:

Он лучше ли, чем говорит молва?»

Все пятеро в одно сказали слово,

Богатыря восславив молодого:

«Высок и строен Заль, как кипарис,

Глаза его — как смоль и как нарцисс.

Сверкает царским блеском взор открытый,

Уста — рубины, словно кровь — ланиты.

Один изъян, что голова седа,

Но это не позор и не беда.

«Так должно быть!» — ты скажешь, если взглянешь,

А нет — любить его не перестанешь.

Сказали мы: «Свиданья близок час»,—

С надеждой в сердце он покинул нас».

Воскликнула сиявшая луною:

«Мне кажется, что стала я иною!

Тот салмый Заль, тот птенчик молодой,

В гнезде вскормленный, слабый и седой,

Вдруг обернулся ярким аргуваном,—

Могуч, красив лицом и строен станом!»

Так говорила, и смеялся рот,

Казалось, на щеках гранат цветет.

Служанка луноликой отвечала:

«Подумай о свидании сначала!

Твои мечты исполнены творцом,—

Да завершатся радостным концом!..»

Беседка там была — как день погожий,

На стенах нарисованы вельможи.

И вот в парчу беседка убрана,

Полна дыханья амбры и вина.

Пришли, расставив золотые блюда,

Осыпав землю горстью изумруда.

Везде — фиалка, лилия, нарцисс,

Кусты жасмина пышно разрослись.

От розового сока стали краше

Серебряные, золотые чаши.

Сияла там небесная краса,

И амбра поднималась в небеса.

Заль идет к Рудабе

Вот солнце заперли, закрыли келью

И потеряли ключ с благою целью.

Явилась в стан служанка со двора:

Мол, дело сделано, ступай, пора!

Заль поспешил к назначенному месту:

Так делает жених, ища невесту.

Влюбленная смотрела с кровли вниз:

Она — луной венчанный кипарис.

Услышал витязь голос благодатный:

«Добро пожаловать, воитель знатный!

Ужели ты пешком сюда пришел?

Был этот путь для царских ног тяжел!»

Привет услышав со стены высокой,

Он встретился глазами с солнцеокой.

«О госпожа! Прими, — воскликнул он,—

Хвалу от неба, от меня поклон!

Давно, рыдая, провожу я ночи,

К звезде Симак я устремляю очи,

Молю творца послать мне благодать:

Твое лицо мне тайно показать.

Теперь узнал я радость первой встречи,

Твой голос нежный, ласковые речи..

Но я стою внизу, ты — на стене,

Наверх взобраться помоги ты мне».

Услышав, что сказал седоволосый,

Царевна черные спустила косы,—

Таких еще не видел небосклон;

Был тот аркан из мускуса сплетен!

Спускалась ли со стен коса такая?

Заль молвил про себя: «Краса какая!»

За черной прядью извивалась прядь,—

Их можно было змеями назвать!

Она сказала: «Воин именитый,

Свой львиный стан и плечи распрями ты

И к черным косам руку протяни:

Арканом станут для тебя они!»

Такая речь царевны луноликой

Дастану показалась странной, дикой.

Он косы целовал своей луны,

И поцелуи были ей слышны.

Сказал: «Не быть такому дню вовеки,

Я зла тебе не причиню вовеки!»

Тут взял он у раба аркан, свернул,

Взметнул небрежно — даже не дохнул.

Попал в петлю зубец стены старинной,

На кровлю Заль взобрался в миг единый.

Когда уселся он — чиста, светла,

К нему с поклоном пери подошла.

Она в свою взяла Дастана руку,—

Пошли вдвоем, забыв былую муку.

Спустились вниз, — дорога их легка,

В руке могучей — нежная рука.

Вот перед ними дом, расписан златом,

Они пришли к тем царственным палатам.

Что излучали свет, как райский сад:

Рабыни перед гурией стоят!

Смотрел он, станом восхищен девичьим,

Лицом, кудрями, блеском и величьем:

В запястья, в ожерелья убрана,

Она сияла, как сама весна!

С достоинством, как властелин великий,

Воссел Дастан напротив луноликой.

Висел на поясе его кинжал,