Шаг в сторону - [11]

Так как из фактов, которые имелись в моем распоряжении, выжать было больше нечего, я решил рассмотреть повнимательней каждого, кто мог быть замешан.

Во-первых, Жачек. Как говорит Кунц, это бывший жандарм. А бывшие жандармы не успели дослужить до желанной пенсии, поэтому Жачек наверняка не пылает любовью к новому строю. Но дело не в этом. С точки зрения элементарной честности жандармов отбирали строго. С другой стороны, служба у господ не проходит бесследно, и многие сбрасывали вместе с шинелью и свою порядочность. Особенно если разбирались в законах и могли этим воспользоваться.

Не думаю, чтобы Жачек когда-нибудь судился, а другого материала о нем не разыщешь. Это просто старик обдирала, и баба его не лучше.

О других мне проще получить сведения. Но делать это нужно было осторожно. Во-первых, потому, что не стоило их тревожить. Трудно предвидеть, какие у них связи. А во-вторых, потому, что люди не умеют держать язык за зубами. Один скажет приятелю, приятель соседу, — дескать, им интересуются, и пошло… Нередко от таких слухов ни в чем не повинным людям приходилось туго.

Я решил кое-что разузнать завтра же и сладко заснул. Ничего нет лучше собственной постели.

Рано утром я был у Старика. Он плохо чувствовал себя, держался за живот и вздыхал. Он был очень похож на того пса из сказки, который сожрал торт. Без особого любопытства выслушал меня.

— Так. Сделай письменный отчет, — говорит, — подшей его к делу. Вот рапорт из Вубенча, там кто-то продает электроплитки, которые не действуют. Сходи посмотри на них. И скажи секретарше — пусть мне принесет лекарство.

Я был озадачен. Старик не настроен на продолжительную беседу, а ничего конкретного я не мог ему сказать. И все-таки мне казалось, что часы доктора Вегрихта были какой-то ниточкой. Мне не хотелось бросать это дело. Ну, разве докажешь что-нибудь человеку, если у него болит живот, пусть даже это вообще-то разумный человек.

Я вспомнил, что от отпуска у меня осталось еще дней десять. Не то чтобы я был каким-то энтузиастом, но уж если меня что-нибудь заинтересует, я не люблю бросать начатое. Я сказал Старику про этот отпуск, и он мне подписал заявление, потому что возразить ему было нечего. Теперь все было в порядке. Ципрбург — хорошее местечко, хотя обычно отпуск я провожу на реке. Ну, ничего.

Впрочем, вода там тоже была. В подвалах. И если бы я за все это время ничего не выяснил, то мне по крайней мере не пришлось никому объяснять, что я действительно не превращаю свои командировки в загородные экскурсии.

Старик опять пустился в разговор о своем животе и просил лекарства, так что я поспешил с ним попрощаться.

В коридоре я встретил Вильду Бахтика.

— После обеда физическая подготовка, — сказал он.

Я ему говорю, что у меня отпуск.

— Ну, отпуск-то у тебя, наверное, с завтрашнего дня.

Я говорю, что нет, что уже сегодня, сейчас, в эту минуту, я нахожусь в отпуске. Вильда многозначительно хмыкнул.

Думаю, что ему до меня нет никакого дела, но он слишком заботливый. Однажды у меня было свидание в одном погребке. Но «она» почему-то долго не шла, и я сидел один с бутылкой вина и смотрел по сторонам. Вдруг в погребок влетает Бахтик. Увидел меня, не сказал ни слова и тут же выскочил. На другой день Старик вызвал меня к себе и стал расспрашивать о моей «неустроенной» жизни. Меня это заело. Старик же отлично знает, что на «неустроенную» жизнь у меня остается не слишком много времени. Я уверен, что он не сам до этого додумался.

Оформив отпуск, я начал собирать необходимые сведения. В деканате экономического факультета мне сказали, что Вацлав Кунц приблизительно год назад бросил учебу по собственной инициативе. Выдающимся студентом он не был, но поводов для исключения тоже не давал. Правда, вряд ли он мог рассчитывать на хорошее распределение, наверное, все из-за того же «длинного языка». Из Праги он выписался полгода назад, раньше здесь жил у каких-то родственников. Его отец был высоким начальником в министерстве школ и умер во время войны. Мать умерла пять лет тому назад. Была это, очевидно, типичная «приличная» семья.

Вера Ландова была членом Союза художников, окончила художественную академию. Ее квартира и ателье находились в районе Старого города, но в Праге она подолгу не жила. Часто выезжала реставрировать картины в провинцию. Один раз была организована выставка ее работ. Я не поленился достать каталог. Насколько я разбираюсь, были это какие-то безобидные пейзажики.

Дальше. Она уже лет пять назад развелась с мужем. Ее бывший муж — скульптор. Живет в Брно. Дворничиха сообщила мне, что он ужасный пьяница. Я сказал ей, что я двоюродный брат из Евичка.

Доктор Яромир Вегрихт до 1946 года был преподавателем истории и географии в гимназии в Праге. Потом он перешел в государственное управление по охране памятников. Постоянно он был прописан в Будейовицах. Как специалиста его очень ценили и уважали. Он даже написал какую-то книгу о южночешских замках.

Этим человеком я особенно интересовался. Поэтому зашел к одному знакомому преподавателю, который когда-то обучал меня иностранным языкам. Я надеялся узнать от него что-нибудь неофициальное о деятельности доктора Вегрихта в прошлом. Во всех учительских сплетничают за милую душу.