На лестничных площадках было темно — единственная лампочка горела над входной дверью подъезда.
Держась левой рукой за перила, женщина осторожно нащупывала ногами каждую ступеньку. Дышала тяжело. Часто останавливалась, бережно опуская на мраморные плиты большую плетеную корзину. Мысленно ругала всех жильцов за экономию электроэнергии. Ей почему-то казалось: если бы лестничные площадки были освещены, она бы чувствовала себя лучше и ноги не подкашивались бы от усталости.
Облегченно вздохнула, когда наконец-то поднялась на последний, пятый этаж.
Над дверью квартиры сына контрольная лампочка сигнализации охраны не мигала красным огоньком. Значит, Петр находится дома и не надо ломать голову, как отключить эту хитроумную сигнализацию. Да, наверное, она и не смогла бы ее отключить, хотя в корзине, сверху, лежал лист бумаги, на котором рукой сына крупными буквами было написано, какие цифры и в какой последовательности надо нажимать. Нет, не смогла бы: или цифры перепутала бы, или что-то еще не так сделала бы. Это хорошо, что сын дома.
Минуло два года, как женщину согнул радикулит. Так и ходит с тех пор согнувшись, словно поклонилась кому-то очень низко и не может или не желает разогнуться.
С трудом дотянулась до кнопки дверного звонка.
Из прихожей донесся мелодичный перезвон.
Ждала долго, но дверь не открывали.
Позвонила еще раз.
Ясно, семь месяцев сын был в далеком плавании, все это время плохо спал. И вот теперь сошел со своего рыбацкого судна на землю, приехал домой и решил наконец-то выспаться.
Пристроив корзину на деревянном ящике, стоявшем в углу возле перил, женщина достала из кармана ключ, вставила в замочную скважину.
Дверь приоткрылась. Дверная цепочка натянулась. На лестничную площадку проникло немного света из прихожей. Женщина крикнула:
— Петрик, сынок, это я!..
Тишина.
Из щели, косо перечеркнутой блестящей цепочкой, доносились запахи жареного мяса и лука. К ним примешивался тяжелый дух водки. Женщина покачала головой: «Неужели пьянствовал?»
— Петрик, скорее впускай мать! Меня полдня трясло в автобусе, и здесь, пока поднялась к тебе, так устала, что ног под собой не чувствую. Открывай!
Тишина.
Подергала дверь.
Вдруг в квартире послышался какой-то невыразительный звук, будто кто-то скользил по полу шлепанцами.
Звякнула цепочка.
И снова тишина.
Женщина толкнула дверь. Вошла в прихожую.
— Что это ты родную ма...
Не договорила.
Покачнулась.
Упала на коврик возле двери.
Командир народной дружины плавстройотряда, верзила с огненно-рыжей шевелюрой, стоял перед участковым инспектором Василием Забарой, слегка покачивался и басил:
— Товарищ лейтенант, ничего, что нас мало, зато мы — в тельняшках. Умеем забивать сваи в морское дно и ловить бычков в мутной воде. Главное — знать, где нужно забросить удочку. Такой же принцип и на суше Мигом надергаем целую низку клюкачей. А вы разбирайтесь, кто чем дышит: вином, водкой или коньяком...
— Это уже смахивает на браконьерство, — недовольно произнес участковый. — Берите своих дружков и побыстрее идите домой.
— Да вы что! Нас занарядили на весь вечер патрулировать улицы, чтобы родной город мог спать спокойно...
— Народную дружину называют добровольной, а вы — «занарядили»... Ждал из вашей конторы дюжину молодцов, а появилось трое... рыбаков. И подняли такой шум. Выпусти вас на дежурство, и что потом? Вам нужны повязки не на руки, а на лицо. От носа до подбородка. Из марли. Впрочем, они быстро покраснеют. Когда это вы и где успели «согреться»?
— Товарищ лейтенант, повод уважительный. Наш лучший копровщик сегодня женится, плюс — ему двухкомнатную квартиру дали. Ну мы и заскочили... Остальные дружинники там. Втроем подежурим и за них. С вашим предшественником мы жили дружно, хорошо...
— А со мной, значит, не хотите? Конечно, не хотите, если такой номер выкинули.
— Участок долгое время был нейтральным, мы и расслабились. Но ничего. Теперь соберемся. Так мы пошли патрулировать?..
— Нет, лучше идите домой или на свадьбу-новоселье, — повысил голос участковый.
— А что я скажу завтра в своей конторе? Ведь нам могут премию урезать.
— Так и скажите. Все как было. Мол, не успели одновременно на два базара.
— Вы, товарищ лейтенант, принципиальный. Будем иметь это в виду.
Не попрощавшись, верзила вышел из штаба народной дружины микрорайона. Следом за ним вышли и двое дружинников.
Забара сел за стол, побарабанил пальцами по столу. Интересно, как дежурят другие стражи общественного порядка? Тоже прибыли не в полных составах. Отправились на маршруты — и ни звука. А что им? Могут запросто пойти в кино или в театр — такое часто случается, — в двадцать три часа принесут повязки, в журнале сделают одинаковые записи: «Дежурство прошло хорошо». И — до свидания. Если верить этим записям, то на его участке уже целую неделю тишь и благодать.
«Ладно, пойду разнашивать сапоги», — Забара встал.
Так он полушутя называл свой пеший обход участка.
Начинался этот обход с утра и продолжался до позднего вечера. Работы у участкового инспектора всегда хватает.
Больше часа Забара ходил по улицам. Некоторых нарушителей сам призывал к порядку, других «знакомил» с дружинниками. Лишь одна группа в полном составе патрулировала на своем маршруте. Остальные как в воду канули.