На площади св. Марка вряд ли кто оглянулся, когда стражники вели старика к дожу. Старик был оборван и грязен, и можно было подумать, что это какой-нибудь портовый воришка.
— Этот человек, — доложил podesta vicegerente[1], остановившись перед троном дожа, — заявляет, что зовут его Джованни Фиальго и что он купец из Лиссабона; он утверждает, будто был владельцем судна и его со всем экипажем и грузом захватили в плен алжирские пираты; далее он показывает, что ему удалось бежать с галеры и что он может оказать большую услугу Венецианской республике, а какую именно — он может сообщить лишь самому его милости дожу.
Старый дож пристально разглядывал взлохмаченного старика своими птичьими глазками.
— Итак, — молвил он наконец, — ты говоришь, что работал на галере?
Схваченный вместо ответа обнажил грязные щиколотки: они опухли от оков.
— А на спине, — добавил он, — сплошные шрамы, ваша милость. Если желаете, я покажу вам...
— Нет, нет, — поспешно отказался дож. — Не надо. Что хотел ты поведать нам?
Оборванный старик поднял голову.
— Дайте мне судно, ваша милость, — ясным голосом проговорил он, — и я приведу его в Офир[2], страну золота.
— В Офир... — пробормотал дож. — Ты нашел Офир?
— Нашел, — ответил старик, — и пробыл там девять месяцев, ибо нам нужно было чинить корабль.
Дож переглянулся со своим ученым советником епископом Порденонским.
— Где же находится Офир? — спросил он старого купца.
— В трех месяцах пути отсюда, — ответил тот. — Надо обогнуть Африку, а затем плыть на полночь.
Епископ Порденонский настороженно подался вперед.
— Разве Офир на берегу моря?
— Нет. Офир лежит в девяти днях пути от морского побережья и простирается вокруг великого озера, синего, как сапфир.
Епископ Порденонский слегка кивнул.
— Но как же вы попали в глубь страны? — спросил дож. — Ведь, говорят, Офир отделяют от моря непроходимые горы и пустыни.
— Да, — сказал корабельщик Фиальго, — в Офир нет путей. Пустыня кишит львами, а горы — хрустальные и гладкие, как муранское стекло[3].
— И все же ты преодолел их? — воскликнул дож.
— Да. Когда мы чинили корабль, сильно потрепанный бурями, на берег пришли люди в белых одеждах, окаймленных пурпурными полосами, и обратились к нам с приветом.
— Чернокожие? — спросил епископ.
— Нет, монсеньер. Белые, как англичане, а волосы их длинные, посыпанные золотой пудрой. Они очень красивы.
— А что, они были вооружены? — осведомился дож.
— У них были золотые копья. Они велели нам взять все железные предметы и обменять их в Офире на золото. Ибо в Офире нет железа. И они следили, чтобы мы взяли все железо: якоря, цепи, оружие, даже гвозди, которыми был сбит наш корабль.
— И что же дальше? — спросил дож.
— На берегу нас ждало стадо крылатых мулов, числом около шестидесяти. Их крылья похожи на лебединые. Называют их пегасами.
— Пегас... — задумчиво проговорил ученый епископ. — Об этом до нас дошли сведения еще от древних греков. Похоже, что греки действительно знали Офир.
— В Офире и в самом деле говорят по-гречески, — заявил старый купец. — Я знаю немного греческий язык, потому что в каждом порту есть какой-нибудь вор с Крита или из Смирны.
— Это интересные вести, — пробормотал епископ. — А что, жители Офира — христиане?
— Да простит мне бог, — ответил Фиальго, — но они настоящие язычники, монсеньер. Почитают некоего Аполлона, или как там его называют.
Епископ Порденонский покачал головой.
— Что ж, это согласуется. Вероятно, они — потомки греков, которых занесло туда морской бурей после завоевания Трои. Что же дальше?
— Дальше? — заговорил Джованни Фиальго. — Дальше погрузили мы наше железо на этих крылатых ослов. Троим из нас — мне, некоему Чико из Кадикса и Маноло Перейра из Коимбре — дали крылатых коней, и вот, предводительствуемые офирскими воинами, мы полетели прямо на восток. Дорога длилась девять дней. Каждую ночь мы спускались на землю, чтобы пегасы могли попастись и напиться. Они питаются только асфоделиями и нарциссами.
— Видно, что греческого происхождения, — проворчал епископ.
— На девятый день мы увидели озеро, синее, как сапфир, — продолжал старый купец. — Мы спешились на его берегу. В озере водятся серебряные рыбы с рубиновыми глазами. А песок вокруг этого озера, ваша милость, состоит из одних жемчужин, крупных, как галька. Маноло пал наземь и начал загребать жемчуг полными горстями; и тут один из наших провожатых сказал, что это — отличный песок, из него в Офире жгут известь.
Дож широко раскрыл глаза.
— Известь из жемчуга! Поразительно!
— Потом нас повели в королевский дворец. Он весь был из алебастра, только крыша золотая, и она сияла, как солнце. Там нас приняла офирская королева, сидящая на хрустальном троне.
— Разве в Офире царствует женщина? — удивился епископ.
— Да, монсеньер. Женщина ослепительной красоты, подобная некоей богине.
— Видимо, одна из амазонок, — задумчиво произнес епископ.
— А как другие женщины? — с любопытством спросил дож. — Понимаешь, я говорю о женщинах вообще — есть там красивые?
Корабельщик всплеснул руками.
— Ах, ваша милость, таких не было даже в Лиссабоне во времена моей юности!
