Сфумато - [49]

— Планы меняются. Ты же понимаешь, чем это закончится, Сергей.

— Я ездил к вам.

— Ты меня и посадил.

— Я не мог иначе.

— А я могу тебя не посадить. Сейчас я говорю с тобой. Дольше, чем могу. Принимай решение.

Сергей Петрович встал.

— Я вам не верю, Денис Александрович, — уверенно сказал он, — вас завербовали.

Денис Александрович посмотрел на Белого. Кивнул. Тот мягко пошёл на Сергея Петровича, который повернулся к нему. Через несколько секунд Белый лежал на полу, пытаясь зажать рану в шее, из которой торчала рукоятка короткого ножа. От таких ударов спасения нет.

Сергей подбежал к окну, чуть не сбив бежавшую ему навстречу, но мимо Лиду.

— Белый, Белый, не умирай, — глухо шептала она, пытаясь зажать небольшую, но страшную рану на его шее, пока Сергей Петрович открывал окно, а когда он выпрыгнул и, мягко перекатившись через плечо, побежал к парку, уже стояла у подоконника, доставая пистолет.

Денис Александрович не мешал.

— Раз, два, три, зайчик, не беги, — прошептала Лида и выстрелила.

Тёмная фигура упала. Лида выпрыгнула в окно, добежала до пытавшегося подняться Сергея Петровича и выстрелила ему в голову.

В кабинет вбежали трое мужчин.

— Помогите ей, — приказал Денис Александрович, показав в окно, — шума нам не надо.

Эпилог

— Видишь, как исчезает дымка над замерзающей водой? — спрашивает Станислав у Маши.

— Да, — отвечает она, — мне всегда её жаль, мне кажется, что в реке становится меньше воды, самой лучшей воды, которая умеет становиться прозрачной дымкой.

Группа ушла наверх, учебный день окончен. Солнце ещё высоко. Можно гулять по парку.

— Мой отец был такой дымкой. Может быть, и твоя мать, мы постараемся узнать, когда станем работать по-настоящему.

От реки зябко, тянет морозом.

— Говорят, что именно здесь был Кремль, — произносит Маша.

— Это мы тоже узнаем. Будем объяснять людям историческую значимость Большой Реновации и демонтажа символов тоталитарной эпохи. Объяснить можно вообще всё. И любые символы, и их демонтаж. Так живёт человечество. Группа людей дробится, одни начинают писать законы, другие — придумывать тотемы, третьи заставляют исполнять законы и кланяться символам. Если это работает — группа живёт долго. Но не вечно. Ни одна такая система не вечна, потому что основана с расчётом на гармонию. С надеждой на неё, пусть жуткую, но гармонию. Но даже жуткой гармонии в мире нет.

— Поднимемся в парк?

— Да.

— Ты знаешь, я нашла в парке кое-что. Важное. Пойдём, пока светло. Это надо видеть, пока светло.

Тонкий, полупрозрачный слой снега лежит на жёлтых листьях и ещё зелёной траве под ними. Всё это хрустит под ногами и поднимает в воздух запах прелого, но ещё чистого осеннего леса. Серые стволы осин, чёрные липы и береста в частую полоску играют в ярком свете по-разному, но контраст с прозрачным воздухом создаёт всё, что растёт сейчас в парке. Тропинка ведёт в отдалённый угол, куда Станислав ещё не заходил.

Тихо вибрирует браслет на левой руке, такой есть у всех учеников. Он для связи с учителем и ещё одним важным человеком по выбору ученика. Станислав нажимает на кнопку браслета, и перед ними появляется проекция Виктории Марковны.

Она в кабинете, красиво одета, перед ней бумаги — ей так легче читать, она не любит ни экраны, ни голограммы.

— Привет, мои дорогие, — говорит Виктория Марковна, — отучились?

— Да, — хором отвечают Станислав и Маша.

Маша начинает смеяться, а Станислав улыбается одними губами.

— Мама, — говорит Станислав, — у нас важное дело, я свяжусь с тобой позже.

— Отлично, — говорит Виктория Марковна, — я тоже в бегах. Сигарету принеси мне срочно-срочно. Прости, это я не тебе, секретарь новый, не понимает простых вещей. Нет сигареты — нет работы. Доведёт до Альцгеймера. Пока.

— Пока, — отвечает Станислав и выключает браслет.

— Мы пришли, — говорит Маша.

На небольшой поляне стоит рябина, листья на ней уже облетели, а ягоды светятся ало на тёмных ветках. Рябину не успели склевать птицы, и гроздья висят полными, забирая на себя всё внимание смотрящего.

— Подмёрзли, — шепчет Маша, — попробуй.

Срывает несколько ягод и даёт Станиславу.

Сладкая, – отвечает он, попробовав.

— Они живут и верят. Как? Ведь они всё видели. Они знают, что ничего больше нет. Их самих нет. Как?

Лида смотрит на Дениса Александровича, она в красивом узком платье сидит напротив за низким столом: начальник любит, когда низкий стол и кресла, когда узкое платье.

— Мы им дали стаю мёртвых птиц, Лида, — отвечает Денис Александрович.

— Как?

— Ты идёшь на охоту, стоишь, ждёшь, ты стреляешь и ни разу не попадаешь, но кто-то рядом говорит: «О, чудо, летят мёртвые птицы». И ты веришь. Потому что в это легче поверить, чем в то, что ты не попал.

— Но они же умные. Виктория. Давид был умный. Стас — умный.

— Все и всегда выбирают мёртвых птиц.