Сфумато - [44]

Удивляло, почему стала не нужна она, именно она — Фельдман, которая была флагманом оппозиционной журналистики, столько лет и столько сил отдав, невзирая и не прогибаясь. Потом пришло понимание, что эта рефлексия накрыла всех, все думали, что спасутся именно они. Но в новой конструкции оказались свои центристы и консерваторы, свои либералы и радикалы всех мастей. Встроиться можно было только в кластерную журналистику, как это сейчас сделал Давид, но на такое она не пошла бы, если бы даже пришлось умереть прямо здесь и прямо сейчас.

А умереть могла. И не раз. Спасал рассудок.

В «ЗФИ» рядом был Анатолий Соколовский, общение с ним оказалось прекрасным своей глубиной и лаконичностью. Оно заместило «коммуникационный вакуум», как Анатолий называл это состояние.

Потом внезапно вошёл опять в её жизнь Давид, условный Давид, не тот, конечно, которого она помнила и хотела видеть, но брат. Родной.

Станислав, а потом Маша дали главное — возможность заботиться.

Они сидели за столом и ели гречневую кашу с тушёным мясом, Виктория Марковна несколько раз одёрнула себя, желая назвать их «дети». Не дети. Совсем не дети. Иногда рассуждения Станислава, прямые и глубокие, казались ей несовместимыми с его возрастом. Но тогда она вспоминала, чей он сын, как погиб отец этого мальчика и как вырос он сам.

И вот наступало время, когда она, пожилая и уставшая, оставалась одна. Питомцы всё решили, и отговаривать их было ни к чему — бесполезно, да и опасно, как ещё вывернется та недалеко ушедшая в прошлое история со Стёпой Пуховцевым? Лучше уехать. Но то, куда они уезжали, рвало Викторию Марковну на части изнутри. Наивность пубертата или сознательная убеждённость в правоте? Над этим Виктория Марковна думала долго и волевым усилием отошла от этих размышлений, не имевших в реальности значения, как и мотивация детей. Что бы они ни думали, о чём бы ни мечтали, школа сделает из них то, что планирует.

— Мы пойдём, Виктория Марковна, — тихо окликнула её Маша.

— Вы уже?

— Нет, мы пока ко мне, нам нужно к вечеру. Сергей Петрович днём занят.

Покинули они её быстро, как всегда, Станислав не любил долго собираться и прощаться, перемещение картин внешнего мира не вызывало в нём тревоги и стремления задержать момент. Ушли, обещав зайти на следующий день, после школы.

Виктория Марковна привела в порядок кухню, нашла сигареты, накинула плащ и направилась к двери. Она любила солнце, а осенний день выдался именно такой, с солнечным светом и падающими жёлтыми листьями. Прогуляться по улице или просто постоять у дома, выкурить несколько сигарет, посмотреть на людей. Это занимало время, которого вдруг стало неприлично много и грозило стать больше. Начинаю жить в пустоте, подумала Виктория Марковна. Незанятое время порождает пустоту. И вдруг становится интересно, почему соседка третий день гуляет с ребенком одна, а мужа её, который недавно приехал в отпуск со стройки очередного газопровода очередным братьям, не видно. Запил? А какое мне дело? Я же никогда об этом не думала.

Виктория Марковна усмехнулась тому, что становится похожей на тех пожилых женщин, которые сидели у подъезда её московского дома, обсуждали всех увиденных и решали судьбы пропавших из виду, оценивали мужчин, с которыми она приходила, хихикали над тем, который сначала приходил к ней часто, — тогда она решила, что так будет всегда, — а потом начал ходить в другой дом и в другой подъезд. Виктория Марковна не дала ему второго шанса и выгнала, а он приходил ещё несколько раз, стоял и ждал её у подъезда. Сейчас Виктория Марковна представила, как это выглядело со стороны, и рассмеялась. Подумала, что лучше бы тогда была одной из бабушек, это было бы намного веселее, чем отлипать от этого навязчивого обиженного мальчика.

В дверь позвонили. Настойчиво, одним длинным непрерывным нажатием звонком. Виктория Марковна открыла дверь.

— Здравствуйте, — сказала Лида.

Она стояла в коридоре, не улыбалась, как делала это обычно при виде Виктории Марковны, и не стала ждать приглашения войти, а уверенно переступила порог, закрыв путь к выходу.

Виктория Марковна отодвинулась, но не от уверенного движения Лиды, а потому что за Лидой неторопливо, с холодной неизбежностью и безразличием в сером взгляде вошёл мужчина. Широкие плечи и низкий лоб странно сочетались с умными глазами. Смотрел он прямо, Виктория Марковна почувствовала, как он изучает её, но не решает, что с ней делать, а думает, как выполнить то, что решил кто-то другой и приказал ему.

— Что случилось, Лида? — спросила Виктория Марковна.

Вот и закончилась пустота, мелькнула мысль.

— Вам надо будет проехать с нами, Виктория Марковна, — ответила Лида и, предупреждая вопрос, добавила: — не спрашивайте куда.

Виктория Марковна остановилась. Человек не может уйти из дома куда-то, не взяв достаточно для того, чтобы вернуться.

— Брать ничего не надо, — мягко проговорил мужчина.

— Почему? — автоматически спросила Виктория Марковна.

— Вы вернётесь или не вернётесь. Если вернётесь, то скоро. Всё ваше будет здесь. Если не вернётесь — это всё вам больше нужно не будет.

— Хорошо, — улыбнулась ему в ответ Виктория Марковна, — у вас есть спички?