Сфагнум - [71]

Света внутри не было никакого, Хомяк заприметил стоящую у входа керосиновую лампу, но керосина в ней не было. Пол — земляной. У обложенной большими камнями печи был виден настил из бревен и досок, на котором топорщился старый матрац с накиданными на него одеялами и одеждой. Быстрыми руками вора Хомяк прошелся по стенам, обнаружил в темноте несколько полок, на которых лежали завернутые в целлофановые пакетики высушенные травы, несколько охотничьих патронов с целыми капсюлями, но без пуль, заткнутые шариками из бумаги.

— Слышь, Серый, он че? Совсем больной? Бумажками пуляе? — показал патроны Хомяк.

— Не, Хома. Там дробь внутри. На место поставь. А то увидит, что мы тут шарыжили, яйца оторвет. Он же колдун.

Так же тут нашлась книжка без обложки и несколько черно-белых фотографий Степана в военной форме с автоматом «Калашникова», под палящим азиатским солнцем.

— Гляди ты. В Афгане был. Потому такой ебнутый, — с уважением произнес Хомяк.

Люди, имеющие богатый опыт стреляния по другим людям, вызывали в нем трепет.

В хате также нашлись банки с лекарствами, имевшими острый и неприятный запах, и несколько газетных скрутков, в которых были неопознаваемые корешки.

— Ни бухла, ни рыжья, — констатировал Хомяк. — И где винтарь — непонятно. Может, под кроватью? Не, и под кроватью нет. Ни волшебной палочки, ни посоха с огненными шарами. Короче, вроде колдун, а живет, как бомж.

— Он потому и колдун, что ни рыжья, ни лэвэ ему не надо, — Серый присел у тлеющего костра.

— Не, ну что это за колдун? — пожал плечами Хомяк. — Вон в Индии недавно один колдун отдуплился. Так у него даже свой вертолет был. Не говоря уже про роллс-ройсы.

— Какая страна, такие колдуны, — хмуро хмыкнул Серый, и было непонятно, про какую страну он говорит: про Индию или про родину. — Айда ягоду жрать!

Некоторое время у приятелей ушло на то, чтобы определить, какая из ягод — красная, синяя продолговатая или синяя круглая — является той самой «голубикой», которую надо есть, чтобы почувствовать опьянение. Красную они сообща идентифицировали как клюкву, а вот насчет двух ягод одинакового цвета вышел спор. В результате, решили, что «голубика» — это та, которая крупней и чуть вытянутая, потому что на ней действительно встречался белесый налет, который легко смазывался пальцами. Сначала приятели искали кайфа, аккуратно снимая по ягодке с куста. Затем принялись вырывать кусты пуками, обкусывать ягоды и отшвыривать отработку в сторону, из-за чего поляна покрылась растоптанными, смятыми растениями, вывороченными с корнями. Затем Серый и Хомяк просто подходили к кустику с ягодами и грубо обжимали его руками, превращая ягоды в сплошную черно-синюю массу, которую, размазывая по губам, отправляли в рот.

— Чего-то не забирает, — сказал Хомяк, весь синий от ягодного сока.

— Ну. Не вставляет! — поддержал Серый.

Приятели разлеглись на травке и принялись загорать. Тело Хомяка было костлявым и имело куриный оттенок. Торс Серого, покрытый ножевыми шрамами, играющими под кожей мышцами, напоминал о бультерьерах — из тех, кого проще усыпить, чем обучить гуманизму. Приятели были разбужены бодрым криком колдуна:

— Привет, Петька! Привет, Васька!

Вороны снялись с крыши и принялись приветственно кружить над Степаном. Хомяк и Серый, ошалело тряся тяжелыми от дневного сна на солнцепеке головами, встали с мест, обнаружив на сгоревшей коже оранжево-алый оттенок, который свидетельствует о полной готовности раков. Вслед за колдуном на поляну выплелся Шульга, придавленный к земле тяжелым мешком — он едва шел от усталости и, подойдя к кострищу, без сил упал, широко раскинув ноги.

— Ты чего, Шуля? — настороженно спросил Хомяк и метнул быстрый взгляд на Степана.

— Умаялся я. По озеру километров пять накромсали. А я на веслах был. Глядите! — он выставил вверх малиновые ладони: мозоли, лопнувшие еще в Октябрьском, теперь покрывали кожу сплошной коркой, из-за чего невозможно было сжать пальцы в кулак.

— Молодец, парень, — похвалил его Степан, — не ныл.

Колдун вытряхнул из мешка улов — пуд окуня и щуки. Рыба сонно шевелила хвостами, да время от времени какая-нибудь одна высоко подпрыгивала из общей кучи, как будто стараясь стать птицей и улететь.

— Берем, чистим, потрошим, моем, обрезаем головы. Здесь не свинячить, сойдите к кустам, — скомандовал он Хомяку и Серому, протягивая им ножи. — Половину — в котелок, половину — на жарку. Шагом марш!

В происходящем дальше больше всего поражала обыденность и пикниковость. Нельзя сказать, что троица ожидала, что Степан обрядится в медвежью шкуру и устроит шаманские танцы с бубном у костра. Но вообразить, что весь метафизический опыт сведется к разделке скользкой, пахнущей тиной рыбы и обыденному обсуждению, нужно ли притушивать полено в ухе, когда готовишь ее на костре, никто из них не мог. Хомяк настаивал на том, что полено нужно, ведь оно сообщает ухе привкус дымка. Степан, слушавший их дискуссию расхаживая по поляне, с этим категорически не соглашался. По его мнению, у приготовленной на углях ухи и так уже есть привкус дымка. Стало вечереть, продрогший Шульга подтянулся к приятелям и примостился рядом с ними. Хомяк надрезал себе ножом палец и попытался на этом основании передать свой нож и свои обязанности Шульге, но Степан на него прикрикнул: тебе дали, ты и режь. А что порезался — так в следующий раз аккуратней будешь.