Сфагнум - [73]

— Так вы бы рассказали, Степан, что нам делать предстоит? — подчеркнуто вежливо попросил Шульга.

— Все, что мог — сказал. Чайку вот вам делаю. А остальное — от вас.

Степан принес три металлические кружки и разлил чай в них. Жмых из отдавших свой вкус трав он отжал руками и бросил в костер — тот недовольно зашипел и приувял, однако быстро занялся с новой силой. Ручки кружек сразу же приобрели обжигающую температуру только что вскипевшей жидкости. Держать чашки в руках можно было только обернув тряпицей.

— Чай черный, байховый, — шутливо представил напиток Степан.

— Как-то ссыкотно пить, — покрутил головой по сторонам, ища поддержки друзей, Хомяк.

— Пей, дуреха! — усмехнулся Степан.

— Это из-за болотной воды он такой черный? — поинтересовался Шульга.

Он сделал слишком большой глоток, который разом опалил губы, язык и внутреннюю поверхность щек. Выступили слезы. Еще он заметил, что Степан «тонизирующий чай» не пьет. Шульге тоже стало неспокойно, как и Хомяку.

— Из-за водицы, из-за трав. Он ночью черный. А днем — темно-зеленый с ультрамариновым проблеском. Днем его можно просто так пить. Без эффекта, — улыбнулся колдун.

Серый выдул свою порцию четырьмя большими глотками, как стакан с водкой. Возможно, раскаленная жидкость обожгла его пищевод и вскипятила желудочный сок, но он не подал виду, лишь громко и со смаком отрыгнул. Таков был Серый, и именно за это его любили товарищи. Увидев, что болотный чай не превратил Серого ни в лягушку, ни в прусака, Шульга и Хомяк, отдуваясь и пыхтя, прикончили свои порции. Зелье оказалось горьковатым на вкус — но горечь была не более насыщенная, чем у крепко заваренного кофе. Кроме того, после проглатывания «напиток бодрости» оставлял ярко выраженную сладкую отдушку, как у китайских ферментированных чаев.

— В пот бросило, — тщательно прислушивался к своим ощущениям Шульга.

— Конечно, кипятку насосался, а ночь, между прочим, не холодная, — успокоил его Степан.

— Пацаны, зырьте! — показал Хомяк на костер.

Троица повернулась к огню, обнаружив, что тот как будто приобрел еще одно измерение. Костер выглядел, как огромный муравейник: между языков пламени, красивых, как морской закат, изображенный пронзительно талантливым живописцем, метались сотни живых искорок, причем на каждую из них в отдельности можно было смотреть часами, а их были сотни. Так, плавая вокруг кораллового рифа, ты обнаруживаешь яркую и необычную рыбу-попугая, и тебе кажется, что ничего диковинней во время погружения ты уже не увидишь, и вот поворачиваешь голову и видишь вдруг рядом переливающееся всеми цветами радуги целое стадо таких рыб: они искрятся чешуей на солнце и движутся вперед, пульсируя, закручиваясь спиралью, как ДНК.

Внизу, под волшебным танцем искр, тлели угли — пульсируя, как новогодняя гирлянда.

— Вот это волочет! — радостно присвистнул Серый.

Его голос прозвучал в многократно раздавшемся пространстве леса, который наполнился вдруг тысячей других звуков. Он прозвучал и на секунду приковал к себе внимание, но лишь на секунду — потому что вокруг были еще звезды, очертания ночного леса, Степан в тельняшке, действительно очень похожий на капитана корабля, миляга-Степан, Степан-спаситель, были поляна, был этот дом без окон, словом, как странно было фиксироваться на голосе Серого, и он как будто сказал что-то, только что, да, он сказал: «Вот это волочет!». Волочет-сволочет, сволочет — это такой звездочет, который считает сволочей…

— Ну, я вижу, вы взбодрились, ребята, — улыбнулся Степан, сверкнув золотым зубом — он был не заметен при свете дня и, возможно, это был не золотой зуб, а отблеск, оранжевый отблеск костра, или черт его знает, надо завтра обратить внимание. — Давайте, сконцентрируйтесь немного… — и что-то еще говорил этот человек, а тем временем с болот подуло теплым ветерком, и этот ветерок был таким дружелюбным, таким гурзуфным, таким — как будто смотришь с гор на море, на Черное море, на море, черное, как этот чай, — … выходить уже. Идти надо, говорю. Вы слышите, эй? — это снова дядя в тельняшке, человек, знакомый как будто уже сотню лет.

— Говорю. Идти надо! — Степан щелкнул пальцами, на секунду приковав внимание троицы и отбросив все другие, отвлекавшие их звуки и виды. — Идти! Сейчас полетит!

В этот момент откуда-то сзади, из-за спины, донесся уже знакомый приятелям по событиям прошлой ночи громкий «бултых». Всплеск как будто шел со стороны озера.

— Еб твою! — испугался Серый. — Это что, на хуй, такое?

В ответ издалека, с воды, раздался знакомый бьющий по ушам вой — только теперь он сразу шел с рычащих интонаций, царапающих диафрагму басами.

— Давайте! Сейчас полетит! — колдун руками расталкивал одеревеневших от страха товарищей. — Вам туда! — он показывал каждому индивидуально направление в сторону болота. — Туда вам! Слышите? Далеко не отбегайте! Не отбегай далеко, слышишь? Ты! Слышишь? Ищи вас потом! Не отбегай!

— …вот мешок вам! — Шульга на секунду отвлекся на отражение костра в воде под ногами, отражение, похожее на калейдоскоп, много-много фрагментиков, ярких, пышных… Он не заметил… Почему и как Степан оказался перед ним, протягивая большой мешок, вроде того, в который они собирали улов днем.