Сфагнум - [64]

Шрифт
Интервал

— Одного не пойму. Как тут кто-то жить может? — удивился Шульга. — Тут же вода кругом. А где нет воды, там постой минуту, и вокруг вода соберется.

— Ну, может, на сваях дом, — предположил Серый.

— Или на воздушной подушке, — добавил Хомяк. — Я видел по телеку про машины, которые на подушках ездят. Ей что болото, что не болото.

— А, может, действительно заглючило меня, — с усталостью в голосе сказал Шульга, — и не было там никакой хибары.

— Была, была! — заверил Серый. — Я тоже что-то такое, помню, видел. С машины. Не совсем четко.

— Что значит «не совсем четко»? — спросила темнота голосом Хомяка.

Он передал Шульге совершенно пустую банку, в которой не оставалось ни крошки мяса. Шульга поскреб ее ножом и выкинул через плечо.

— Ну, прозрачный дом как будто, — попытался объяснить Серый. Врать у него не получалось, но он хотел поддержать Шульгу, чтобы тот не падал духом. — Размытый такой.

— Глядите на небо, пацаны, — Шульге стало неудобно за ложь Серого, и он решил сменить тему.

На небе миллионом карманных фонариков горели звезды. У одних фонариков батарейки были сильнее, у других едва-едва давали свет.

— Если окончательно увязнем, можно будет по звездам выйти, — предположил Шульга.

— А как ты выйдешь? — поинтересовался Хомяк.

— Надо сначала север найти, — объяснил Шульга. — Север это где Большая Медведица.

Троица принялась искать Большую Медведицу.

— Вон самоль летит, — отвлекся Хомяк.

— Это не самоль это спутник. Лампочки не мигают, — объяснил Шульга.

— Вон Медведица! — показал рукой Серый на узнаваемый ковш.

— Молодец, Сера! — похвалил Шульга. — Сейчас надо Полярную звезду отыскать. Она самая яркая, наверное. Вон, левая в ковше.

— Правая ярче.

— Да один хуй. Главное, с большего: север — это там, — Шульга по-ленински махнул рукой туда, где находилась Медведица.

— И что? — спросил Хомяк.

— И то, — Шульга не вполне сам знал, что из этого следует. — Север он, по карте если смотреть, — сверху. А справа — Запад. Слева — восток. Мы когда шли, закат был справа. А закат — на востоке. То есть идти надо, если на карте север сверху, — на юг. То есть, от Полярной звезды, от медведя этого, в противоположную сторону. И выйдем. — Шульга сам удивился тому, насколько в противоположной стороне его представлениям о местонахождении суши, находилась суша по звездам.

— Ни хуя не понял, — фыркнул Хомяк. И добавил, — но складно.

— А прикольно, да? Живем, живем, а на небе — целый компьютер, — мечтательно сказал Серый. — Надо только голову чаще поднимать.

— В городе звезд не видно, — сказал Шульга, — там что поднимай, что не поднимай.

— Ну хорошо, деревня там, — указал Хомяк в направлении, показанном Шульгой. — А хата мага этого где?

— А хуй его знает, — наконец, совершенно честно сказал Шульга. — Я заблудился, пацаны. Причем давно заблудился. Где машина — не знаю. Идем и идем себе.

— А давайте гаркнем, — предложил Серый.

— В смысле? — не понял Шульга.

— Давайте все втроем встанем и на раз-два-три, со всех сил, во все горло, рявкнем. «Ау!» или «поможите!». Чтоб колдун этот нас услышал и огонь зажег. Или из берданки какой шмальнул. Чтоб нам ясно, куда идти. А еще лучше — чтоб прискакал сам и забрал нас в хату.

— Идея, — обрадовался Хомяк.

— Не знаю, мужики, — пожал плечами Шульга, — хотя а что еще делать?

На этот раз командовал Серый.

— Давайте встанем все. Чтоб выше звук шел, понимаете? Ну! Теперь на раз-два-три. Кричим. Давайте. Раз! Двас! Трис!

Троица слаженно заорала. Шульга кричал: «За-блу-ди-лись!» Серый кричал: «По-мо-жи-те!» Хомяк ревел: «Пиз-да-нах!» Рев получился громким, но по своей нестройности напоминал «ур-ра!», которое без энтузиазма выводит тысяча служилых глоток на параде в ответ на приветствие верховного главнокомандующего.

— Еще разок, пацаны! — предложил Серый, и вопль повторился.

Просящих интонаций в этом рыке не было совсем, отчего он более напоминал не мольбу о помощи, а веселый вызов, брошенный небесам, Большой Медведице, Млечному Пути, Ориону и Кассиопее.

Смесь из воды, торфа и болотной растительности под ногами у ребят вдруг ушла вниз, а потом резко, волной, качнула их вверх: по всему болоту прошло нечто вроде мини-цунами.

— Что это, а? — успел испугаться вслух Хомяк.

Омертвевший Шульга зажег фонарик и панически стал шарить обморочно-слабым лучом по сторонам. В пятно света попадал то ствол сгнившей березки, гипнотически поднимавшийся и опускавшийся на незримой волне, то кочка, вода вокруг которой вскипала от непонятных колебаний, то перекошенное лицо Хомяка с расширившимся зрачками. Ощущение было, как на палубе большого корабля, потерявшей вдруг всякую устойчивость, пошедшей волнами, готовой вот-вот рассыпаться. Где-то запредельно далеко раздался всплеск — даже не всплеск, а бултых, как будто с высоты пятого этажа в воду ухнул грузовик. И тотчас по нетвердой земле прошла еще волна, заставлявшая ноги разъезжаться.

— Это что такое? — повторил Хомяк. — Медведь? Лось? — он прикусил язык, понимая, что ни медведь, ни лось такого переполоху наделать не могли.

Внезапно откуда-то донесся визг, похожий на многократно усиленный звук циркулярной пилы, рвущей зубцы о твердый металл. Его модуляции менялись по мере нарастания. Он стал почти осязаемым, отдающим в диафрагму, щекочущим легкие, превратился в басистый рык, от которого шевелились волосы на голове. Хотелось присесть и закрыть голову руками.


Еще от автора Виктор Валерьевич Мартинович
Ночь

Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.


墨瓦  Мова

Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.


Паранойя

Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.


Родина. Марк Шагал в Витебске

Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.


Озеро Радости

История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия… Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США)


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.