Сфагнум - [46]

Шрифт
Интервал

— Один сидел! — злобно прошипел Хомяк.

Следующей машины ждали больше часа. Она долго томила то нараставшим, то затихавшим звуком двигателя, а когда наконец появилась, приятелей постигло разочарование: шла она не из Глуска в Октябрьский, а наоборот.

— Плотно застряли, — прокомментировал происходящее Хомяк.

Была еще «Мазда» с минскими номерами — сидевшая за ее рулем девушка так вцепилась глазами в дорогу, что, кажется, просто не заметила машущую руками с обочины троицу. После обеда проехал тяжелый «Лэнд Крузер» — у водителя было государственное лицо, и парни не решились его стопить. Потом прогрохотал самосвал с землей, — вся кабина была занята смуглыми людьми, лица которых заставили подумать, что едут они не иначе как с камволя. На четвертом часу ожидания Хомяка послали за пивом. Приятели нашли тенек у корявой груши и улеглись на траве. Снова на круг выехала «БМВ», теперь — побольше и пожирней. Она была похожа на лосося, который прибыл из сытых и спокойных вод тихого океана в стрёмную пресную водицу славянских рек с тем, чтобы отнерестится и погибнуть от лап медведя. Серый хмуро поднял руку, водитель так же хмуро покачал головой.

— Слышь, а чего они не останавливаются? — поинтересовался Серый у Шульги.

— Ну ясно чего. Ты бы остановился?

— Не знаю. А че, западло, что ли? На бензин мы бы дали.

— Ну, скажем так. Вот ты за все время, что права у тебя есть, хоть раз кого подобрал?

Серый подумал.

— Не, не подобрал.

Эта мысль — о том, что он сейчас находится в таком же затруднительном положении, в котором находились люди, мимо которых он много раз равнодушно проезжал, слушая Михаила Круга, взволновала его.

— Просто пойми, Шульга, обычно машины стопят хиппи какие-то. Их если брать, то только чтобы отпиздить. А тут же видно: нормальным пацанам ехать надо.

— Ну, может, они тебя боятся, — пожал плечами Шульга, — а скорей всего просто западло. Вдруг ты семак там налузгаешь. Или воздух испоришь. А вообще — едут, о своем думают, а тут ты. На хуй ты им нужен?

Показался Хомяк с пивом. Он был похож на ребенка, которому купили воздушный шарик. Раздал приятелям бутылки, открыл свою зубами, забрызгав всех пеной с едким химическим запахом и присосался, энергично двигая кадыком.

— Теперь можно хоть до ночи тут загорать, — c удовольствием подытожил Хомяк.

— Вообще, к этому как раз идет, — хмыкнул Серый.

— Ниче! Сейчас рабочий день закончится, пойдет живей. Но если не словим ничего, придется ночевать тут, на круге, — обрисовал перспективу Шульга.

Из-за холма выплыла «копейка». Приятелям было лень подниматься, да и надежды никакой, но «Жигуль» сбросил скорость и, подпрыгивая на выбоинах первой полосы, как джонка на морских волнах, пристал к обочине прямо рядом с ними. Водитель, похожий на слегка опустившегося Клинта Иствуда, приоткрыл пассажирскую дверь:

— Вам куды, рэбята?

— В Октябрьский! — крикнули все трое, не веря удаче.

— Садитеся! — щербато улыбнулся Иствуд и поскреб поросшую редкими седыми волосами шею.

Оказавшись на заднем сиденьи, Хомяк первым делом обильно залил его пивом. «Не свинячь!» — грозно шепнул Шульга, который считал, что жить нужно по справедливости, хотя бы в малых вещах. «А чего он трогает, как Шумахер?» — нервным шепотком возразил ему Хомяк, которого в принципе невозможно было чем бы то ни было пристыдить. Шульга промакнул дерматин цвета советского гематогена собственным рукавом, смахнул остатки пива под ноги и понуро покачал головой: взял дед трех придурков на свою голову!

— Хацице самосада? — гостеприимно предложил дед и протянул приятелям трубку, сделанную из рога коровы, и газетный пакет со сморщенными коричневыми листиками.

— Очень хотим! — с энтузиазмом согласился Хомяк, у которого были свои представления о слове «самосад».

Он быстренько забил дедову трубочку и поджег прикуривателем. Затянулся и закашлялся, наполнив «Жигуль» сизым дымом, по плотности соревновавшимся с утренним туманом.

— Еб твою! — ревел он обожженными легкими. — Это что, табак?

— Ага, табачок! — отозвался довольный дед.

— Не, дед, мы табак не курим! — протянул трубку обратно Хомяк, вытирая слезы.

Его лицо приобрело тот редкий фиолетово-пурпурный оттенок, который имеют аквариумные рыбки из далеких африканских озер.

— Ну не курыце и добра! — спрятал трубку дед, который Хомяка не понял.

Доехали быстро: Иствуд галантно спросил, к кому они явились погостить, предполагая доставить прямо к калитке. Шульга универсально ответил, что они «с камволя», и это традиционно сняло все вопросы. Отыскав нужный пустырь, они решили устроиться на ночлег и начинать раскопки завтра: Хомяк предлагал наворовать на полях картошки, во дворах — дров, уйти за околицу и стать там импровизированным лагерем. «Лопаты есть, от местных отобьемся, если чо», — обосновал он свой сценарий. Шульга был более опытным в вопросах жизни полесской деревни: пройдясь по мертвой улице, он выбрал хату, стоящую на отшибе, снял щеколду, наложенную, как и в Буде, без замка, перекрестился на образа, чтобы не обижать покойников, и распределил спальные места. Устроились комфортно, только Серый, засыпая, жаловался, что от наволочки на его кровати «пахнет бабой». Шульга быстро развеял его романтические настроения, объяснив, что обладательница духов, которые вожделенно обонял Серый, уже лет десять как мертва.


Еще от автора Виктор Валерьевич Мартинович
Ночь

Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.


墨瓦  Мова

Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.


Паранойя

Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.


Озеро Радости

История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия… Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США)


Родина. Марк Шагал в Витебске

Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.


Рекомендуем почитать
Жар-птица (сборник)

Эту книгу лауреата премии «Писатель года 2014» в номинации «Выбор издательства» и финалиста премии «Наследие 2015» Полины Ребениной открывает повесть «Жар-птица» о судьбе русских женщин, которые связали свою жизнь с иностранными «принцами» и переехали на постоянное место жительства за границу. Помимо повести в книгу вошёл цикл публицистических статей «Гори, гори, моя звезда…» о современной России и спорных вопросах её истории, а также рассказы последних лет.


Холм грез. Белые люди (сборник)

В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.


Почерк судьбы

В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?


Избранное

В «Избранное» писателя, философа и публициста Михаила Дмитриевича Пузырева (26.10.1915-16.11.2009) вошли как издававшиеся, так и не публиковавшиеся ранее тексты. Первая часть сборника содержит произведение «И покатился колобок…», вторая состоит из публицистических сочинений, созданных на рубеже XX–XXI веков, а в третью включены философские, историко-философские и литературные труды. Творчество автора настолько целостно, что очень сложно разделить его по отдельным жанрам. Опыт его уникален. История его жизни – это история нашего Отечества в XX веке.


Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.


Розовый дельфин

Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.