Сфагнум - [44]
— Ну, в Октябрьском есть руины таверны, конец XVIII века, последний известный собственник — некий Моня. Вот, покопайте там. Может, кубышку с монетами найдете.
— А как найти таверну в Октябрьском? — уточнил Шульга.
— За третьим домом от магазина будет пустырь. Там и ищите.
Лектор принужденно улыбнулся, показывая, что иногда может снисходить до низменных интересов аудитории и, обращаясь к Шульге, в котором ощутил родственную душу, уточнил:
— Так а что все-таки нужно было делать? В той социальной ситуации?
— В какой? — не понял Шульга.
— Ну, с сигаретой. Если уронил на пол? Ну, в тюрьме?
Его интонация показывала, что беседа подошла к концу и теперь он проводит с ними последние неформальные минуты.
— А, так нужно быстро сказать: «Газетку постелил». Тогда не запетушат. Потому что пол в камере — табуированная зона, — объяснил Шульга.
Лектор монументально покивал головой, признавая, что вот, был один вопрос, ему не известный, но теперь и этого вопроса нет. Серый тем временем подошел вплотную к трибуне, за которой стоял Вайчик. Несмотря на то, что трибуна была помещена на высокий постамент, глаза Серого оказались на одном уровне с глазами ученого — настолько высок был Серый.
— Повтори, что ты сейчас, блядь, сказал про Красную армию, — прорычал он.
— Серый, не надо! — крикнул Шульга и схватил его за правую руку, зная, что левой ему убить человека с одного удара будет сложней.
Хомяк неспешно подошел и обнял двумя руками левую руку Серого, плотно прижав ее к своему телу. Не то, чтобы ему жалко было этого профессорчика, но он понимал, что, если будет драка, будет и милиция, а где милиция, там и проверка документов, а где проверка документов, там и возможные вопросы «где вы были в ночь 10 июня».
— А что я сказал? — переспросил Вайчик.
— Про Красную армию что сказал? — голос Серого провалился в хрип — настолько он был взволнован.
— Что эта армия оккупировала наши земли. А немцы их освободили, предоставив людям свободно развиваться. Если бы не повторная оккупация Советами в сорок четвертом, нас бы ожидало европейское будущее.
— И Гастелло, значит, был оккупантом? — уточнил Серый.
Вайчик кивнул.
— И Чапай с Буденным?
Вайчик задумался: тут все было еще менее просто, но Серый ждал однозначного ответа, и он кивнул.
— И этому тебя во время учебы научили? — выяснял Серый причину, по которой наш с виду человек стал таким негодным, гнилым внутри.
— Да, я окончил магистратуру «Сравнительная история стран Центральной и Восточной Европы» Свободного университета Берлина.
— А, так ты в Германии учился? — закричал Серый.
— Да, это очень престижный университет, — не понял причину крика Вайчик.
— У меня, блядь, бабку немцы в Германию, на поезде. Слышишь? В вагоне для скота, слышишь? Там половина людей в этом вагоне передохла, а вторая трупы ела, чтобы доехать! А ты там учился, да?
— А какое это, собственно, имеет отношение? — респектабельно переспросил Вайчик.
— Да такое! Она там кору с деревьев ела, а ты там, сука, учился?
— Ну это же не во время Третьего рейха… — пытался возражать Вайчик.
— У меня дед служил в Красной армии! Получил медаль «За отвагу» и Орден Славы! А ты его «оккупантом»? В него немцы из миномета били, у него след от осколка в предплечье, он подох из-за этого раньше, из-за того, что Минск освобождал! А ты его «оккупантом»?
Серый зарычал и подался вперед, но поскольку приятели надежно держали его руки, а зубами дотянуться до Вайчика он не смог, рывок оказался бесполезен. И тогда, в приступе отчаяния, он со всей силы ударил головой о деревянную кафедру, за которой стоял преподаватель. Раздался хрустящий звук, и как-то сразу стало понятно, что хрустнула не голова Серого, которой такие удары были не страшны, а именно кафедра. Трещины видно не было, но это ничего не значило. Лектор отступил на шаг назад, перепуганно глядя на Серого. Раздражение, которое вызывала в нем эта троица, сменилось растерянным непониманием: ему странно было думать, что ходят по земле люди с такой перевернутой картиной мира в головах. Более того, он вдруг ощутил, что таких людей, быть может, даже большинство, просто никто из них не заговаривал с Вайчиком по душам, как на то решился вдруг Серый.
— Во время войны тоже были такие, которые с немцами, — шало водил головой по сторонам Серый, — учились у них. Потом ходили с повязками на руках. Знаешь, как их звали? Ну? Знаешь? По-ли-цаи! Ты полицай, вот ты кто! Полицай!
— Ну все, уймись! — погладил приятеля по голове Шульга.
Вайчик пошел прочь из аудитории, но остановился в дверях. Он хотел сказать что-нибудь, что обобщило бы пережитый опыт, что-нибудь глобальное, способное раскрыть странным гостям глаза на окружающую действительность и помочь осознать сразу все их заблуждения. Но, обернувшись, он только покачал головой и проронил:
— Ну вы и долбоебы!
Глава 13
— Дайте нам две, нет, лучше три лопаты, — Серый пытался сообразить, что еще может понадобиться при расковыривании земли под таверной. — И еще топор, — он обратился к Хомяку, стоящему рядом. — Топор ведь нужен?
— Топор всегда нужен, — заявил Хомяк.
Серого осенило, что нужно взять еще сумку, куда можно было бы положить найденный клад после того, как клад будет найден.
Виктор Мартинович – прозаик, искусствовед (диссертация по витебскому авангарду и творчеству Марка Шагала); преподает в Европейском гуманитарном университете в Вильнюсе. Автор романов на русском и белорусском языках («Паранойя», «Сфагнум», «Мова», «Сцюдзёны вырай» и «Озеро радости»). Новый роман «Ночь» был написан на белорусском и впервые издается на русском языке.«Ночь» – это и антиутопия, и роман-травелог, и роман-игра. Мир погрузился в бесконечную холодную ночь. В свободном городе Грушевка вода по расписанию, единственная газета «Газета» переписывается под копирку и не работает компас.
Минск, 4741 год по китайскому календарю. Время Смуты закончилось и наступила эра возвышения Союзного государства Китая и России, беззаботного наслаждения, шопинг-религии и cold sex’y. Однако существует Нечто, чего в этом обществе сплошного благополучия не хватает как воды и воздуха. Сентиментальный контрабандист Сережа под страхом смертной казни ввозит ценный клад из-за рубежа и оказывается под пристальным контролем минского подполья, возглавляемого китайской мафией под руководством таинственной Тетки.
Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного беларуского еженедельника, определяет как «reality-антиутопия». «Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать „1984“, просто посмотрите по сторонам», — призывает роман. Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода.
История взросления девушки Яси, описанная Виктором Мартиновичем, подкупает сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться. Действие разворачивается в Минске, Москве, Вильнюсе, в элитном поселке и заштатном районном городке. Проблемы наваливаются, кажется, все против Яси — и родной отец, и государство, и друзья… Но она выстоит, справится. Потому что с детства запомнит урок то ли лунной географии, то ли житейской мудрости: чтобы добраться до Озера Радости, нужно сесть в лодку и плыть — подальше от Озера Сновидений и Моря Спокойствия… Оценивая творческую манеру Виктора Мартиновича, американцы отмечают его «интеллект и едкое остроумие» (Publishers Weekly, США)
Книга представляет собой первую попытку реконструкции и осмысления отношений Марка Шагала с родным Витебском. Как воспринимались эксперименты художника по украшению города к первой годовщине Октябрьской революции? Почему на самом деле он уехал оттуда? Как получилось, что картины мастера оказались замалеванными его же учениками? Куда делось наследие Шагала из музея, который он создал? Но главный вопрос, которым задается автор: как опыт, полученный в Витебске, повлиял на формирование нового языка художника? Исследование впервые объединяет в единый нарратив пережитое Шагалом в Витебске в 1918–1920 годах и позднесоветскую политику памяти, пытавшуюся предать забвению его имя.
В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?
В «Избранное» писателя, философа и публициста Михаила Дмитриевича Пузырева (26.10.1915-16.11.2009) вошли как издававшиеся, так и не публиковавшиеся ранее тексты. Первая часть сборника содержит произведение «И покатился колобок…», вторая состоит из публицистических сочинений, созданных на рубеже XX–XXI веков, а в третью включены философские, историко-философские и литературные труды. Творчество автора настолько целостно, что очень сложно разделить его по отдельным жанрам. Опыт его уникален. История его жизни – это история нашего Отечества в XX веке.
Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.
Дарить друзьям можно свою любовь, верность, заботу, самоотверженность. А еще можно дарить им знакомство с другими людьми – добрыми, благородными, талантливыми. «Дарить» – это, быть может, не самое точное в данном случае слово. Но все же не откажусь от него. Так вот, недавно в Нью-Йорке я встретил человека, с которым и вас хочу познакомить. Это Яков Миронов… Яков – талантливый художник, поэт. Он пересказал в стихах многие сюжеты Библии и сопроводил свой поэтический пересказ рисунками. Это не первый случай «пересказа» великих книг.
Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.