Съевшие яблоко - [24]

Почему-то выходило так, что расставались всегда именно у его дома. Он был ближе, если идти с окраин, где они обычно тусовались, а провожать саму девчонку было как-то странно. Да она и сама не понимала смысла в этих провожалках. Усмехалась на прощание, махала рукой и, не глядя как Никита заходит в подъезд, направлялась по темной тропинке через сквер. Может домой, а может и нет. Никите вообще казалось, что она всегда где-то бродит, живет в каком-то своем полудиком свободном мире. И никогда не ходит домой. Мать про таких говорила хулиганка. И ее хулиганский мир для Никиты был куда интереснее физмата и лыжной секции.

— Никита, почему так поздно? Я же волновалась, — едва он вошел в квартиру, мать выглянула из кухни, вытирая руки полотенцем.

Парень, неопределенно пожав плечами, принялся снимать ботинки, но его немного качнуло и пришлось ухватиться за стену.

— Никита, что с тобой?! Ты что, пьяный?! — мать шокировано всплеснула руками и кинулась включать свет.

Он попытался было отнекаться или хотя бы отвернуться, но она уже схватила сына за плечи:

— Ну-ка дыхни, дыхни, я сказала!

— Мам, — парень раздраженно вывернулся из ее рук, — я бутылку пива выпил.

Женщина возмущенно охнула:

— И ты мне так спокойно об этом говоришь? Ты говоришь это матери?! — в голосе зазвучали истерические нотки. — Да ты что совсем с ума сошел?!

Никита со всей возможной поспешностью ее обогнул и зашел в спальню, но мать и не подумала останавливаться — кинулась следом, не замолкая ни на минуту:

— Да как же тебе не стыдно?!

— Мам, это была одна бутылка пива! Что такого?! — парень развел руками.

— Что такого? — но она все сильнее распалялась, — что такого?! Да с этого все и начинают! Я же тебе говорила, я же тебя предупреждала! Ты же сопьешься, станешь алкашом, по миру пойдешь! Где мы будем жить?! — мать уже кричала, тоже живя в каком-то своем особом мире, имеющем смутную связь с реальностью. Только в отличие от мира Лизы, он был пугающим, под каждым кустом в нем затаился враг и все вокруг грозило опасностью. Мир матери был не самым приятным для жизни. — Я не смогу тебя всю жизнь содержать! Никита, я уже не молодая! Как ты… — но тут ее осенила другая мысль, и она резко сменила тон, — с кем? — заговорила обличительным голосом прокурора, — с кем, где? С какими-то приятелями? Никита, — женщина трагически всплеснула руками, — я же тебе говорила: «не водись с кем попало»! Ты же совершенно не умеешь выбирать компании!

Парень вскипел. Она всю жизнь твердила ему что он не умеет того и сего, вообще ничего. И потому должен слушать маму, которая уж точно знает лучше.

В то время как Лизе опекун не говорил вообще ни слова, во сколько бы она не вернулась и сколько бы ни выпила. А она младше на три года и девчонка.

— Дай рубашку сниму! — мать схватилась за пуговицы и принялась расстегивать на нем рубашку, Никита вспыхнул:

— Да уймись ты! Отвяжись! Я не маленький! — по большей части это говорил не он, а пивной кураж. Но от того, что он впервые высказал вслух то, что уже десятки раз говорил про себя на Никиту обрушилась горячая волна эйфории.

Мать охнула.

Всю эту песню он знал наперед: «как он мог забыть, что ее нельзя волновать, что у нее больное сердце, что она растила его одна и страшно мучилась».

— Совсем от рук отбился, у тебя же совести нет. Никита, как тебе не стыдно?!

Отец умер семь лет назад, братьев и сестер у Никиты не было и поэтому «важный разговор» состоялся у них наедине с матерью. В ходе него мать пообещала, что замуж больше не выйдет, чтобы не травмировать сыну психику — тогда со смерти отца прошел всего месяц, мальчик с ужасом представил себе чужого мужика на его месте и проникся благодарностью к матери за такое решение. В ответ, сын должен был пообещать, что будет хорошо себя вести потому, что у мамы больное сердце и «ему не понять какую страшную трагедию она пережила».

Тогда Никита не очень понял, какое отношение смерть отца имеет к его плохому поведению, но мать так часто это повторяла, что это знание прижилось и уже не обсуждалось. Мама больная и несчастная, и он должен вести себя так, чтобы никоим образом не усугубить ее несчастье. И Никита честно выполнял свою часть уговора: не гулял после школы с пацанами, а если и гулял, то так, чтобы мать не узнала и возвращался домой к шести. Не пил, не курил. И, уезжая на сборы, каждый вечер звонил домой.

Только сейчас к нему начала приходить крамольная мысль, что мать не вышла замуж не ради него, а потому что не могла. Если бы кто взял — выскочила бы как миленькая. Но кто ж возьмет сорокапятилетнюю, некрасивую полную бабу, еще и с ребенком. Никита этой мысли стыдился и старался так не думать, но та закрадывалась в голову против его воли. И чем больше мать кричала, требовала и пила корвалол, тем чаще она приходила. Матери просто не нравилась ее собственная жизнь, а виноватым почему-то всегда оказывался Никита.

— Только не надо мне рассказывать, какой я неблагодарный! — он заранее знал каждый ход матери, она из раза в раз говорила одно и тоже — вот сейчас пришло время для: «бесстыжий! Ни у кого таких неблагодарных детей нет! За что мне такое наказание?». Мать вообще очень любила сравнивать его с окружающими. Послушать, так получалось, что он просто худший сын из всех возможных. И мальчик, а потом и парень недоумевал: а как же наркоманы, уголовники? А как же Васька из второго подъезда, про которого весь дом знал, что он поколачивает мамашу. И потом, в душе Никита был уверен, что в других семьях творится тоже самое и дети так же ругаются с родителями. Но ведь этого было не доказать! А потому парень кипел от возмущения внутренне, не смея высказать его вслух.