Северные рассказы - [40]

По зову рынды зимовщики собираются на обед и отдают ему должное, всегда с неизменным аппетитом. Во время обеда кто-нибудь из зимовщиков попадает под обстрел товарищеской шутки. Чаще всего это падает на долю доктора Воловича. Так уж повелось, видимо потому, что Волович обладает остроумием и за ответным словом в карман не лезет. Одной из тем разговора часто служит редкая, прямо-таки уникальная нелюбовь Воловича к хозяйственным обязанностям, которые на него возложены внутренним распорядком станции. Разговор начинается примерно так:

— Виталий! А где у нас лежат крепления для лыж? — Спрашивающий с невинно внимательным выражением лица ждет ответа. Волович явно затруднен вопросом, однако теряться не в его привычке.

— В куче номер один, — отвечает он, но в его голосе не слышно металлических нот железной уверенности.

— А где куча номер один? — Этот вопрос много легче, и Волович, обсасывая с большим аппетитом косточку, бурчит:

— Рядом с кучей номер три. — Все обедающие примолкли и с интересом ждут финала-разговора. Тот, кому до зарезу понадобились крепления для лыж, на этом не успокаивается.

— Виталий, а которая эта куча номер три, справа или слева?

Волович начинает ерзать на стуле и чувствует, что медленно, но верно залезает в тупик. Однако он молодцевато и бодро отвечает:

— Рядом с ящиками с глицерином! — Это его губит. Все знают, что злосчастный глицерин с момента нашего прибытия на льдину спрятался где-то под снегом и стал прямо-таки легендарным.

Ведущий допрос елейно-медоточивым тоном задает последний, убийственный вопрос:

— А где глицерин? — Наступает тишина, нарушаемая только сопением Воловича. Наконец, словно бросаясь в холодную воду, с тоскливым выражением своих черных глаз Виталий сдается на милость всей кают-компании и бурчит:

— Вот этого я не знаю!

После мгновения тишины кают-компания оглашается дружным смехом. В веселье принимает участие и сама «жертва». Комизм ситуации, которая замыкается на потерянном глицерине, явно в духе живого и добродушного характера Виталия Воловича. Нужно отметить, что к осени Виталий стал более уверенно отвечать на вопросы о местоположении тех иди иных хозяйственных предметов, но, к его несчастью, после разломов поля и многочисленных переездов лагеря с места на место все грузы и так называемые «кучи» номер один, два и т. д. совершенно безнадежно спутались, и в этой путанице он уже разобраться так и не смог до самого закрытия станции. Глицерин же вдруг нашелся. Все три бидона появились как из-под земли на самом видном месте. Виталий ходил гордый и уверенно заявил, что он все время знал, где находились эти бидоны…

Между обедом и ужином продолжается напряженный трудовой день. Алексей Федорович раскладывает карты и научные материалы на только что вымытых столах кают-компании и, сопя неизменной трубкой, работает над обобщением океанологических материалов наблюдений. Из репродуктора, висящего на стене кают-компании, доносятся бодрые звуки утренней зарядки. Это одна из наших местных особенностей. Мы жили по московскому времени, но распорядок дня для удобства ведения наблюдений был сдвинут от привычного всем на Большой Земле понятия — утро и вечер.

Завтрак в 2 часа ночи. Обед в 6 часов утра и ужин в 2 часа дня. Естественно, что весь наш день попадал на время передачи радиостанциями утренней зарядки Звуки бодрых маршей и команда «Раз, два!» сопровождали нас целый день.

Ужин и время после него до отбоя были самыми приятными. В эти часы у нас бывало кино и различные собрания. Кино бывало два раза в неделю. Некоторые кинофильмы мы смотрели по многу раз и всегда с интересом.

Ровно в 18 часов по московскому времени дежурный по лагерю объявлял отбой. Моментально прекращались игры, разговоры и все работы, не связанные с выполнением программы наблюдений. Пустела кают-компания, и только дежурный оставался здесь и производил уборку. Вскоре станция погружалась в сон. Ночью дежурный по лагерю, оберегая покой своих товарищей, бдительно обходил лагерь, следя за ледовой обстановкой и заглядывая во все Домики и палатки, чтобы проверить горение газа и посмотреть, хорошо ли спят его товарищи. Так проходили дни дрейфующей станции.

За весной пришло лето с его бурным таянием снежного и ледяного покрова. Научная работа шла как хорошо выверенный механизм. В порядке эксперимента и ради научной любознательности некоторые из нас занялись «огородничеством».

Мы пробовали выращивать растения и в домиках и в парниках, стоящих на льду. И в том и в другом случае ничего не вышло из-за малого количества тепла. Вот краткий отчет, который явился итогом моей, быть может, малоквалифицированной деятельности в качестве огородника.

Летом в высоких широтах незаходящее солнце посылает на поверхность земли большое количество лучистой энергии. И несмотря на то что солнце поднимается над горизонтом сравнительно невысоко, благодаря исключительной прозрачности атмосферы полярных областей, а следовательно, ее малой поглощающей способности эта энергия в больших количествах доходит до поверхности льда. В Центральной Арктике в солнечные дни нам часто приходилось наблюдать, когда при 15–20 градусах мороза легко одетый человек не испытывал холода, находясь на солнце. В эти же дни в палатках становилось теплее, солнце, нагревая их черный верх, согревало каркас и атмосферу нашего жилища. Все это навело нас на мысль произвести маленькие опыты по выращиванию растений.