Северные рассказы - [13]

— Эге, идет Уяльх-уяльх![8] Надо торопиться домой, дока не разыгралась эта злая старуха…

Пальцы немного отошли. Коой вдел руки в рукава и начал привязывать конец ремня закидушки за надрез у головы нерпы. Так будет удобнее тащить ее домой.

В это время его внимание привлек новый звук. Из-за ближайшего тороса послышалось свистящее шипение.

Коой замер, прислушиваясь. И вдруг молнией блеснула мысль: «Умка!» Только медведь может так шипеть, когда рассержен или наблюдает за чем-нибудь.

От этой мысли у Кооя мурашки побежали по спине, а под малахаем зашевелились волосы. Но, справившись с собой, мальчик ловко вскочил и схватил лежащий рядом карабин. Щелкнул затвор, досылая патрон. Звонкий голос Кооя вмешался в посвистывание усиливающегося ветра:

«Иди, Умка!.. Я не боюсь тебя. Коой охотник и пионер! Карабин заряжен и стреляет метко. Я сдам твою шкуру в кооператив, а твое мясо будет есть вся моя яранга. Кооя примут в артель!.. Иди, Умка! Тагам».

И медведь действительно вышел из-за тороса. Вышел и остановился, вытянув острую морду с хищно прижаты, ми ушами и глубоко втягивая носом запах, идущий человека.

Зверь был стар и голоден. Он шел издалека в поисках пищи. Рано утром, когда он лежал в выемке между ропаками, ветер донес до него слабый, но острый запах человека. Медведь заворчал, зашипел, как кошка, и, встав из нагретого лежбища, пошел на запах, который становился все сильнее и заманчивее. Пахло жиром тюленя и еще чем-то острым и незнакомым. А сейчас еще примешивался раздражающий запах свежей крови… Медведь потоптался на одном месте и вдруг, оскалил клыки, пошел на неподвижно стоящую фигурку.

Коой весь подобрался, сгорбился и, приставив к плечу тяжелый карабин, ждал. Внутри что-то трепетало и, казалось, даже звенело от напряжения. На лбу выступили крупные бисерины пота. Было страшно, и в то же время какое-то ликование разливалось в груди. Наконец то эта долгожданная встреча один на один!

Зверь подходил медленно и спокойно. Уверенный в своей силе, он не сомневался в победе. Из открытой пасти по желобку нижней губы струйкой стекала голодная слюна. Глаза кровянели под выступом широкого лба.

Коой ждал. Он потерял ощущение времени и даже забыл, что он мальчик Коой, — все забыл. Он видел только развилку передних лап медведя и острую прорезь карабина. Стыли голые пальцы, покрытые пылью несущегося мелкого снега. Опушка малахая серебрилась кристаллами замерзавшего дыхания. Коой помнил, что в магазине карабина два патрона и эти две пули должны утвердить его охотником.

Медведь совсем уже близко. Пожалуй, еще шагов десять и дыхание из клыкастой пасти коснется его лица.

Вдруг медведь остановился и чуть повернул переднюю часть туловища в сторону. В прорези прицела появилась левая лопатка. Коой нажал спуск. Быстро выпрямился, передергивая затвор и вскинув карабин, выстрелил еще раз в метнувшийся силуэт. Потом упал лицом в снег и замер, прислушиваясь. Было тихо, только чуть-чуть шуршали струйки поземки да вздыхало море. Переждав немного и сдерживая вдруг появившуюся во всем теле дрожь, он поднял голову. В нескольких шагах от него сквозь сетку поземки желтела на снегу громадная туша с раскинутыми в стороны передними лапами я мордой, глубоко ушедшей в снег.

Зверь был мертв. Коой поднялся. Механически, усталыми движениями зарядил карабин и почувствовал невыносимую боль в пальцах, спрятал руки внутрь кухлянки. Лицо его было бледно и застыло в суровой неподвижности. Он устал… Так устал, что хотелось вот сейчас лечь на снег, свернуться калачиком и уснуть. Преодолевая усталость, он подошел к убитому зверю, потрогал его пушистую, ере податливую шкуру и присел на корточки перед мертвой головой. Она лежала уткнувшись в снег по самые глаза. На ушах на самых кончиках шерсти белел иней.

Вдруг… Коой ощутил плавное покачивание, точно на байдаре во время зыби. Он вскочил, забыв усталость Сквозь наступающий сумрак короткого зимнего дня в частой сетке снежной поземки виднелась широкая трещина… Коой закричал громко и жалобно и заметался на льду.

…Большая льдина, оторванная от припая океанской зыбью, плавно покачиваясь, отходила от кромки. Волны наплескивали на нее, а свирепеющий ветер разбрасывал их холодные брызги. Шел снег, мешаясь со снежной пылью, поднимаемой пургой.

На льдине около убитого медведя, свернувшись меховым комочком, спал Коой. Ему снилась яранга, теплый огонь экки[9] и глухой голос отца, укоряющий его в самовольной отлучке из дома.

Настала ночь. Высоко в небе заиграли сполохи. Пурга усиливалась. Злая Уяльх-уяльх с силой бросала пригоршни колючего снега. На море бушевал шторм. Седые волны с грохотом кидались на одиноко плывущую льдину, стараясь изломать ее. Недалеко от края льдины в обманчивом свете полярного сияния виднелась запорошенная снегом туша медведя и рядом с ней маленькая фигурка, закутанная в мех.

Три дня бушевала пурга. Три дня небо, смешавшись с землей, неслось сплошным серым сумраком. Снег мчался непрерывным потоком. Разъяренные волны холодного моря, как косматые звери, бросались на льдину, стараясь разгрызть ее и разметать по поверхности моря. На четвертый день пурга затихла и последние хлопья облаков очистили колыхающее сполохами небо. Поднявшаяся луна осветила льдину. На ней было мертво и тихо, только недалеко от моря из снежного сугроба вилась тонкая струйка пара.