Северная экспедиция Витуса Беринга - [92]
В 1749 году Ваксель вернулся в Санкт-Петербург, а к 1756 году закончил мемуары на немецком языке. Он так и не издал их, и они получили широкую известность и были переведены на несколько языков лишь в XX веке. Именно эти мемуары, а также дневник Стеллера являются главным источником информации о ходе экспедиции и путешествия. Ваксель умер в 1762 году в должности капитана первого ранга, а три его сына были произведены в дворянство в знак признания его заслуг. Сын Лоренц (Лаврентий) Ваксель, единственный юнга, участвовавший в путешествии, сделал хорошую карьеру офицера в русском флоте.
Едва ли не самой большой иронией судьбы оказалось то, что Овцын, разжалованный бывший лейтенант, который, как подозревали Ваксель и Стеллер, собирался устроить бунт против Вакселя на острове Беринга, обнаружил, что еще до отплытия «Святого Петра» и «Святого Павла», весной 1741 года, в Санкт-Петербурге было принято решение восстановить его в звании. Письмо, в котором Берингу и ему сообщалось об этом, просто не доставили вовремя. Благодаря своему послужному списку именно он, а не Ваксель, оказался, таким образом, старшим офицером после смерти Беринга и должен был возглавить команду на острове. Если бы этот приказ дошел вовремя, многое бы, возможно, пошло иначе. Восстановленный в чине и звании, Овцын после возвращения вернулся на морскую службу, дослужившись до капитана первого ранга на Балтийском флоте, а затем занял высокую административную должность. Подробная карта побережья Сибири, составленная им в экспедиции, долго хранилась в тайне российским правительством и была опубликована лишь через много лет.
После невероятного возвращения в Авачинскую губу Стеллер решил остаться на Камчатке и заняться научной деятельностью. Они с Лепехиным тут же двинулись в путь и пешком прошли пятьдесят километров до Большерецка, где к ним присоединился Плениснер. Оставшись без средств к существованию (Академия наук перестала перечислять ему жалованье, решив, что он пропал без вести), Стеллер провел зиму, работая учителем и составляя рапорты. Он пересмотрел и отредактировал свои полевые заметки, отправил доклады в академию и написал книгу De Bestiis Marinis («О зверях морских»), в которой подробно описал фауну острова Беринга, в том числе северного морского котика, калана, сивуча, стеллерову корову, сибирскую (стеллерову) гагу и очкового баклана. Кроме всего прочего, он открыл в Большерецке школу для русских и камчадалов. Следующим летом ученый собрал ботанические образцы на севере полуострова, а затем с неохотой отправился на запад, в Санкт-Петербург, не ожидая ничего хорошего. Он слышал, что после перемен в правительстве многие его немецкие коллеги по Академии были уволены или сами покинули город из-за заметно переменившегося отношения к иностранцам.
Глубоко религиозный человек, Стеллер был опечален тем, что ему, как он писал в письме ботанику экспедиции Гмелину, не удалось «добиться ничего стоящего» в путешествии «из-за ленивого и напыщенного поведения офицеров Вакселя и Хитрово»[420]. Его карьера застопорилась, и он боялся, что его подробные доклады, тщательнейшим образом подготовленные на острове Беринга и доведенные до ума в следующем году, не получат никакого признания в академии, более того – их никогда не отредактируют и не опубликуют. Его мечты о мировой славе натуралиста были разрушены. Впрочем, ближе всего к истине оказалось предположение Стеллера о том, что по проложенному им пути пойдут не новые ученые, жаждущие совершать открытия, а алчные охотники за шкурами, которых интересует только нажива: в конечном итоге они уничтожат те природные чудеса, которые он хотел изучить и сохранить. Стеллер, естественно, сочувствовал различным малым народам, с которыми ему доводилось встречаться, особенно камчадалам, как ему казалось, их несправедливо притесняли и угнетали русские. Толком не разобравшись в ситуации, он выпустил нескольких заключенных из тюрьмы в Большерецке, и его обвинили в разжигании бунта. В Российский Сенат отправили несколько противоречивых отчетов о его действиях, и его вызывали в Санкт-Петербург. В конечном итоге обвинения со Стеллера были сняты, однако вести тогда доходили медленно, так что его арестовали близ Тобольска и приказали вернуться на восток, в Иркутск, на слушание дела. Но прежде чем он успел туда добраться, еще один посыльный доставил письмо о его оправдании и освобождении, и ученый снова повернул на запад, к Санкт-Петербургу.
