Северная экспедиция Витуса Беринга - [90]
К полуночи кто-то заметил, что корабль плохо слушается руля, и, заглянув в трюм, они с ужасом увидели, что там полно воды. Вода прибывала быстрее, чем они могли вычерпать или откачать ее.
В четыре часа пополудни 13 августа 1742 года люди в последний раз вышли из своих жилищ, как писал Стеллер, «охваченные сильнейшими чувствами»[405]. Они собрались вокруг могил, вспоминая погибших товарищей. Установив деревянный крест на могиле Беринга, моряки в последний раз почтили его память, а затем поднялись на корабль. Лишь тогда все по-настоящему поняли, насколько же тесно им будет среди вещей и еды. Выходя на веслах из бухты, они оглянулись назад и увидели, что голубые песцы уже ворвались в заброшенный лагерь и «с величайшей радостью» накинулись на брошенные куски мяса и жира и другие вещи, оставленные на берегу.
Новый «Святой Петр», корпус которого глубоко погрузился в воду, поднял паруса и медленно направился к югу, обогнув остров, а затем – к западу, где, как предполагалось, находилась Камчатка (команда надеялась, что не слишком далеко). Погода была необычно «ясной, с редкими облаками»[406]. Они легли на курс, молясь о том, чтобы не попасть в ранний осенний шторм. Корабль не спеша двигался вперед, и моряки в последний раз оглянулись на остров, «где мы знали все горы и долины, по которым нам с таким трудом приходилось ходить в поисках пиши… и которым мы дали имена». Стеллер, неформальный духовный лидер и наставник, писал о печальном расставании: остров стал для них местом борьбы за жизнь, горя и смерти, но при этом натуралист восхищался тем, «как хорошо мы питались и как, несмотря на тяжелейшие труды, мы возвращали себе здоровье и становились все крепче и сильнее, и чем больше мы смотрели на него, прощаясь, тем больше видели, словно в зеркале, чудесное руководство любящего Бога»[407]. Вскоре остров совершенно пропал из виду, и они снова оказались посреди неизвестного океана.
На следующий день ветер усилился, и поднялись такие волны, что пришлось отрезать шлюпку, затруднявшую движение из-за сильного встречного ветра. К полуночи кто-то заметил, что корабль плохо слушается руля, и, заглянув в трюм, моряки с ужасом увидели, что там полно воды. Вода прибывала быстрее, чем они могли вычерпать или откачать ее. Ваксель приказал спустить паруса, и они стали выбрасывать за борт все, что не относилось к предметам первой необходимости, в том числе все ядра и картечь. Моряки отчаянно метались по трюму, передвигали бочки и тюки и искали, в чем же дело. После того, как корабль стал легче и поднялся выше в воде, примерно в три часа утра плотник Стародубцов обнаружил течь: в одном месте из отверстия между досками выпала конопатка. Отверстие законопатили снова, а затем прибили в этом месте несколько досок, и течь заметно ослабла. При постоянном откачивании уровень воды в трюме перестал подниматься; они продолжили медленно продвигаться к западу.
Через два дня, 17 августа, сквозь туман и дождь они разглядели на западе высокие горы с заснеженными пиками и повернули на юг, чтобы дойти вдоль берега до Авачинской губы, которая, по их расчетам, находилась в тридцати милях к югу. Этот путь занял у них восемь дней, проведенных в борьбе со встречными ветрами и штилями; как-то раз им пришлось грести двадцать четыре часа подряд. В залив они вошли 25 августа. Когда они прошли мимо маленького маяка у входа в залив, к ним выплыл камчадал на каяке. Он изумился, узнав, что встретил выживших участников американской экспедиции, которые приплыли на новом судне, сделанном из обломков старого корабля Беринга. Он сказал, что их всех уже считали мертвыми, и, по давней традиции, «вещи, которые они оставили, оказались в руках у случайных людей и по большей части пропали»[408]. Эта новость практически не вызвала недовольства у команды – настолько они уже привыкли к «горю и лишениям». Мужественным мореходам, испытывавшим облегчение, «казалось, что все происходящее – просто сон»[409].
Новый «Святой Петр» направился к Петропавловску и вошел в порт в два часа пополудни 26 августа 1742 года, через тринадцать дней после отплытия от острова Беринга и через десять лет после начала экспедиции. Уставшие моряки сошли на берег, потрясенные, но счастливые, еще не верившие своей удаче. «От величайшей нужды, – вспоминал Ваксель, – мы перешли к полному изобилию»[410]: склады были полны провизии, а отдохнуть можно было в удобных, сухих и теплых квартирах. Их окружали знакомые вещи, которые, как казалось, они не видели уже целую вечность. Несмотря на радость от возвращения домой через пятнадцать месяцев, они вскоре поняли, что теперь у них нет ничего – ни денег, ни собственности, никаких напоминаний о прежней жизни. Они ходили, пораженные, не зная, что делать. «[Это] составило такой контраст с прошлым, что словами высказать это невозможно»[411], – писал Ваксель. Незадолго до смерти Беринг попросил офицеров и матросов в случае успешного возвращения домой пойти вместе, и православным, и лютеранам, вознести в часовне общую молитву и пожертвовать деньги на установку мемориальной таблички с изображением апостолов Петра и Павла и благодарственной надписью за спасение с необитаемого острова. Почтив последнюю волю командира, они так и сделали. А потом разошлись каждый своей дорогой.
