Северная экспедиция Витуса Беринга - [76]

Экспедиция и его мечты разрушены, один корабль пропал, а другой разбился и сел на мель в лагуне поблизости, его люди голодают и страдают от цинги на этом пустынном острове, который находится неизвестно где. Он больше никогда не увидится с семьей. Но даже если бы он был совершенно здоров, радоваться почти нечему. Он часто говорил со Стеллером о том, как в жизни и в карьере его преследовала невероятная удача – вплоть до того момента, когда два месяца назад он заболел цингой. Стеллер был уверен, что если бы командора удалось доставить до Камчатки, он бы выжил; что Беринг пал духом, в то время как тело его еще было крепким. Но шестидесятилетний командор был уже слишком слаб и подавлен, чтобы выздороветь.

Он умер 8 декабря в пять часов утра, до рассвета. В ту ночь сильный ветер разносил песок по лагерю. Попал он и в землянку, где лежал Беринг, его ноги были частично скрыты песком. «Оставьте меня, – сказал он Вакселю и Стеллеру, отказавшись от помощи в эти последние часы. – [Т]е части тела, которые глубоко спрятаны в земле, сохраняются в тепле, а те, что остаются на поверхности, сильно мерзнут»[326]. В своих опубликованных записках об экспедиции Стеллер писал: «Беринг принял смерть с большим достоинством и готовностью»[327], до последнего сохраняя рассудок и связную речь. Но позже в частном письме коллеге из Академии наук признался, что Беринг «умер в жалком состоянии под открытым небом… почти заеденный вшами»[328].

На следующий день тело Беринга отнесли примерно на 15 метров от лагеря и выкопали ему в песке могилу рядом с могилой Эзельберга, отметив ее деревянным крестом. Матросы сколотили гроб. Пусть он и оказался слишком мал для тела Беринга, и тело пришлось сгибать, чтобы оно поместилось внутри, это был знак уважения. Доски, которые удалось достать с погибшего корабля, представляли невероятную ценность, и больше никто на острове не удостоился такой чести. Многие матросы и офицеры по-прежнему с почтением относились к своему командиру; Ваксель провел заупокойную службу по лютеранскому обряду.

Хотя память Беринга и почтили похоронной церемонией, Стеллеру очень не понравилась надгробная речь: «Он умер как благородный человек, а похоронен как безбожник»[329]. Беринг, в конце концов, возглавлял не только это последнее путешествие, но и всю экспедицию с момента отправления из Санкт-Петербурга. Он был богатым человеком, занимавшим высокое положение в стране, где иерархии и социальному статусу придавалось огромное значение. В Сибири Беринг имел право отдавать приказания любому губернатору или чиновнику, когда дело касалось нужд экспедиции. Он путешествовал с роскошью, в сопровождении свиты, соответствующей его статусу царского представителя. Он казался символом империи и жил соответствующе. Даже на корабле Беринг оставался дворянином и вез с собой девять сундуков драгоценностей и вычурной, непрактичной одежды. Но после кораблекрушения и резко изменившейся ситуации он лишился прежней власти и уважения, став в лучшем случае первым среди равных. Речь Вакселя, таким образом, стала неплохим описанием ситуации, в которой оказался Беринг. В страданиях и хаосе, царивших на берегу, парадная одежда и высокое звание значили бы куда меньше, чем умение снять шкуру с убитого зверя, ухаживать за больными или разжигать костер. Беринга, не сумевшего приспособиться к новым тяжелым условиям, похоронили на неосвоенной, неосвященной земле.

Хотя Ваксель, бесспорно, произнес эту речь из уважения, желая оказать последние почести, Стеллеру было очень больно из-за того, что в ней подразумевалось, что Беринг не лишен недостатков. Он ворчал: «В гнусных условиях Охотска и Камчатки он [Беринг] пытался поднять и вытащить тех, кто провалился в трясину, и они так сильно повисли на нем, что он и сам увяз»[330]. Стеллер считал, что Беринг, «сойдя в могилу, расплатился по всем счетам команды». По его мнению, «единственное обвинение, которое можно предъявить этому замечательному человеку – то, что своим слишком снисходительным отношением он нанес не меньше вреда, чем его подчиненные своими импульсивными и часто непродуманными действиями»[331]. В своеобразном панегирике Берингу, приведенном в дневнике, Стеллер признал, что командир не был известен быстрыми, решительными действиями, и задавался вопросом, смог бы Беринг лучше преодолеть все опасности и трудности экспедиции, если бы в нем было «больше огня и жара».

Несмотря на все перепалки с Берингом, случившиеся за время путешествия, Стеллер относился к командору с огромным уважением как к руководителю экспедицией и обвинял в неудачах других офицеров – более того, Стеллер даже умудрился заявить, что все промахи Беринга связаны с излишним влиянием подчиненных, которые в конце концов стали слишком самодовольны и «смотрели с презрением на всех, кто был вокруг них». И, как и обычно, особый гнев Стеллера вызвал Хитрово, который, как ему казалось, должен был с бо́льшим почтением относиться к Берингу, повысившему его в звании до лейтенанта, а не перечить своему командиру на морском совете, что в итоге привело к кораблекрушению. Хитрово, писал Стеллер, был перед Берингом в долгу, но «противоречил ему во всем, стал виновником наших несчастий, а после смерти Беринга – его самым большим обличителем»