Северная экспедиция Витуса Беринга - [49]

Наблюдая за гористым, богато поросшим лесами побережьем, проплывавшим мимо, Стеллер изучал собранные образцы – по крайней мере, те, которые Беринг разрешил пронести на корабль, – и записывал свои наблюдения. Ему были знакомы многие растения острова Каяк, потому что они были похожи на те, что растут на Камчатке, в том числе черника, вороника и морошка. Но одним из самых ценных его открытий стало большое, похожее на малину растение, в изобилии росшее в тех местах, по которым он ходил. Эта малина нового вида, ныне носящая название «малина великолепная», была «еще недостаточно спелой». Он осторожно выкопал несколько экземпляров, поскольку считал, что ему должны позволить доставить на борт живые образцы для обратного путешествия и держать их в горшках на палубе «из-за их размера, формы и прекрасного вкуса». Но пришлось удовлетвориться засохшими растениями. Он записал очередную шпильку в адрес своих товарищей по приключениям: «Я не виноват, что места для них мне не выделили, ибо, как спорщик, я и так уже занимал слишком много места»[138].

Помимо прочего, Стеллер увидел десять «странных и неизвестных» птиц. Знакомы ему были лишь сорока и ворон. Лепехин, слуга Стеллера, подстрелил одну птицу, которая особенно привлекла его внимание. Она была похожа на голубую сойку из справочника птиц Каролины в академической библиотеке Санкт-Петербурга. У него перед глазами стоял «рисунок, выполненный яркими цветами» натуралистом, чье имя припомнить так и не удалось (то была книга «Естественная история Каролины, Флориды и Багамских островов» английского натуралиста Марка Кейтсби). Ярко окрашенная птица, похожая на голубую сойку с восточного побережья, но с пучком черных перьев на голове, позже получила официальное наименование «стеллерова черноголовая голубая сойка», Cyanocitta stelleri, в честь ученого, впервые описавшего ее. «Одна эта птица, – писал Стеллер, – стала для меня достаточным доказательством, что мы на самом деле в Америке»[139].

Кроме того, Стеллер объяснил и то, что ему не удалось найти никаких минералов, а это было одной из ключевых и важнейших целей, стоявших перед экспедицией. Вышестоящее начальство в Санкт-Петербурге, с надеждой писал он, «легко поймет, что отсутствие находок каких-либо минералов вызвано не беспечностью или леностью с моей стороны. Я не боюсь признаться, что не видел ничего, кроме песка и серых камней. Также известно, что вблизи песчаных берегов Природа не способна и не привычна производить ничего, кроме марказитов и пиритов»[140]. Все, кто находился на русской службе, с большой осторожностью старались следовать букве данных им указаний и боялись даже малейших отступлений. Беринг отмечал все пункты в списке своих приказов, а над остальным работал с куда меньшим энтузиазмом; Стеллер же хотел убедиться, что сможет оправдать свои действия, в частности, то, что вообще отправился в это путешествие без официального разрешения, лишь по словесному заверению Беринга, что все будет хорошо. Все участники экспедиции немного побаивались наказания за недостаточную прилежность или излишнюю самостоятельность.

25 июля «г-н капитан-камандор Беринг имел концилиум с лейтенантом Вакселем, мастером Хитровым, штюрманом Андрис Эйзельборхом о тракте нам к гавани Св. Петропавловской и о смотрени американского берега, по которой концили согласно определили, чтоб в мрачную погоду благополучным ветрам следовать малым ходом к помянутой гавани на румб по кампасу ZW, а ежели в чистую погоду и благополучным ветрам следовать между норда и веста для осмотрения берега американскаго обстоятельно, как оной положение имеет, и оной описавать»[141]. Желание Вакселя и Хитрово подробнее исследовать побережье Аляски все же перевесило стремление Беринга немедленно вернуться; капитан больше не контролировал курс единолично. Как только погода улучшилась, корабль снова подошел к земле и пошел вдоль побережья более медленным, но и более интересным путем.

Однажды видимость настолько ухудшилась, что они, по сути, плыли вслепую. Ни в одном направлении не было видно земли, но лот показал, что судно попало на мелководье с сильным волнением. «Мы произвели измерения по сторонам корабля, чтобы определить, как сойти с этого рифа или грунта (так как не знали, что он собой представляет), – писал Ваксель, – но во всех направлениях, куда мы ни шли, глубина оказывалась еще меньше. Я был в полном недоумении, что же надлежит предпринять… Я решил тогда направиться прямо на юг; в течение долгого времени глубины оставались неизменными; наконец мы вышли на глубокую воду»[142]. Когда утром 26 июля туман рассеялся, они увидели «высокую землю», возможно, в 20–30 милях к северу от корабля. Скорее всего, это был остров Кадьяк или находящийся неподалеку от него Ситкалидак. Но вскоре шторм возобновился, и «Святой Петр» продвигался вперед через «морось» и туман, а 29-го числа «лег в дрейф из-за бури». 30 июля небо постепенно стало проясняться, а 31-го ветер переменился, и они изменили курс к северу, снова приблизившись к материку. Над водой периодически поднимался туман.

Вскоре после полуночи 2 августа, когда выглянула луна, с палубы стал виден «большой поросший лесом» остров, возвышавшийся над туманом, словно ужасный призрак. Беринг назвал его островом Архидьякона Стефана, по именинам святого, отмечавшимся в тот день, но Ваксель и Хитрово на карте обозначили его как «Туманный остров». В 1794 году капитан Джордж Ванкувер переименовал его в остров Чирикова в честь командира «Святого Павла», хотя Чириков этого острова никогда не видел. Он находится примерно в 160 километрах к юго-западу от Кадьяка. Когда погода стала «необычно приятной и теплой, солнечной и совершенно спокойной» и к кораблю лениво подплыл морской лев, Стеллер в последний раз стал упрашивать отпустить его на берег, где видел пресноводные озера, ручьи и покатые травянистые холмы. Ему отказали, потому что командор считал, что высадка может оказаться опасной из-за рифов или отмелей. Стеллер и Беринг «устроили небольшую перебранку»