Северная экспедиция Витуса Беринга - [48]
Утром следующего дня, 21 июля, Беринг неожиданно вышел на палубу, «против своего обыкновения», и, не посоветовавшись ни с кем, приказал поднять якорь и идти на север вдоль берега. Ваксель попытался убедить Беринга задержаться хотя бы на несколько часов, чтобы наполнить последние 20 бочек пресной водой, но Беринг отказался, заявив, что «поскольку приближается август, а мы не знаем ничего ни о земле, ни о ветрах, ни о море, в этот год мы должны удовлетвориться уже сделанными открытиями»[131]. Ваксель и Хитрово были недовольны приказом, особенно тем, что придется идти без полного запаса воды, но решили не созывать морского совета для дальнейших обсуждений и исполнили, по крайней мере, частично, пожелания капитана. Вместо того чтобы отправиться обратно домой по известным водам, они, по словам Вакселя, «намеревались следовать вдоль берега»[132]. У Беринга были свои причины для опасений: его снедал страх, что, имея провианта всего на один сезон и не зная ни ветров, ни течений, они на самом деле попали в весьма опасную и рискованную ситуацию. На пересечение океана у них ушло семь недель, так что, очевидно, на обратный путь у них уйдет как минимум не меньше времени. Просмотрев закономерности в перемене ветров, записанные в судовом журнале, Беринг пришел к выводу, что в течение большей части лета ветра вдвое чаще дуют с северо-востока или востока, чем с противоположного направления. Если эта закономерность сохранялась так же, как и в других муссонных системах, думал он, то со сменой времен года ветра сменятся на противоположные. В этом случае кораблю придется бороться со встречными ветрами, которые две трети всего времени будут дуть с противоположной стороны – с юго-запада. Ветер будет им мешать. Если это действительно так, то у них есть всего три с небольшим недели, чтобы исследовать побережье Аляски, продвигаясь при этом к северо-западу.
Позже тем же утром, когда корабль отошел от островов, Стеллер философски размышлял, что «единственная причина, по которой мы не попытались высадиться на материк, – косное упрямство и тупой страх, что на нас нападет горстка невооруженных и довольно робких дикарей, от которых не было причин ждать ни дружелюбия, ни враждебности, и трусливая тоска по дому, которую они считали извинительной… [В]ремя, проведенное за исследованиями, арифметически пропорционально времени, потраченному на подготовку: десять лет они готовились к этому великому предприятию, чтобы затем посвятить самой работе всего десять часов»[133]. Мимо медленно проплывали земли, а он мог лишь воображать себе, сколько интересных вещей остались неоткрытыми; он был недоволен тем, что удалось сделать, и с презрением относился к трусости, которая, как ему казалось, руководила решениями Беринга и других русских офицеров. (Знай Беринг, с чем пришлось в это же время столкнуться Чирикову на том же побережье, но дальше на юго-восток, он был бы еще осторожнее.)
От острова Каяк корабль отошел к западу, а затем направился в северо-западном направлении через туман, ветры и короткие, но суровые бури. Вот типичная запись в судовом журнале: «Шторм с находящими шквалы и с дождем…»[134] Заросшие густыми лесами острова – Хокинс, Хинчинбрук и Монтагью – скрывали за собой проливы и побережье и сильно затрудняли составление карты. Если бы у команды было больше времени или погода была лучше, они бы увидели ледниковые фьорды в проливе Принца Уильяма, дельту реки Коппер и множество поселений коренных жителей. Чем дальше они заходили, тем более бурным становилось море («…постоянные шторма и мокрая погода»)[135]. Но земля не уходила на север, как они предполагали, а сворачивала на запад, заставляя корабль постоянно менять курс, чтобы избежать неизвестных опасностей на берегу.
Пока «Святой Петр» продвигался на северо-запад, у Стеллера было время подумать о разнице между Камчаткой и Аляской. «Американский континент (с этой стороны), – писал он, – с точки зрения климата намного лучше, чем северо-восточная оконечность Азии»[136]. Хотя горы были «потрясающе высокими», а их вершины покрывал вечный снег, они были «намного лучшей природы и характера», чем горы Камчатки. С любознательностью и широтой интересов, характерной для ученых XVIII века, Стеллер предполагал, что горы на Камчатке «совершенно разрушены и давно лишились целости и, следовательно, слишком рыхлы для циркуляции минеральных газов и лишены всякого внутреннего жара, а вместе с ним и драгоценных металлов. С другой стороны, американские горы тверды – не голые камни, поросшие мхом, а покрыты хорошим черноземом и, соответственно, не… бесплодны, с кривыми карликовыми деревцами среди камней, а плотно покрыты прекрасными деревьями до высочайших вершин»[137]. Стеллер был уверен в правильности теории (ныне смехотворной), что именно из-за внутреннего жара аляскинских гор растительный мир Аляски крупнее и многочисленнее, чем на тех же широтах Азии. Стеллер не стеснялся выдвигать теории и делиться ими даже с людьми, нисколько в них не заинтересованными; в отсутствие каких-либо точных познаний о природном мире отправной точкой для научных изысканий являлись бесхитростные, бессистемные предположения.
