Севастопольские записки - [39]
Как ни тяжело им, они несут службу наряду с мужчинами, не уступая ни в четкости исполнения обязанностей, ни в храбрости. Вот хотя бы Нина Онилова — бесстрашная пулеметчица, Людмила Павличенко — прославленный снайпер, или Мария Байда — знаменитая разведчица 172-й дивизии. Их имена широко известны в армии. Да разве всех их перечислишь, скромных тружениц и отважных бойцов.
Помню, как-то под Одессой ко мне пришли три девушки, студентки Одесского университета, с просьбой зачислить их в полк. Я отказал. Они заплакали — что им делать? Их родные места — Беляевка и Маяки на Днестре — заняты немцами. Куда же идти? Допустим, они эвакуируются, а дальше что?
На вопрос, что они умеют делать, сразу приободрясь, бойко ответили:
— Мы не кисейные барышни.
Одна сказала:
— Я «Ворошиловский стрелок».
Вторая:
— Я закончила курсы санитарной защиты.
Третья:
— Я работала радисткой.
Положение у них было действительно безвыходное. Я зачислил их в полк и послал в третий батальон. А потом был свидетелем гибели одной из них, той, которую зачислили санитаркой в батальонный медицинский пункт. В бою, при отражении вражеской атаки, она вытаскивала раненых с поля боя, была ранена в грудь, но девичья стыдливость в ней была так сильна, что она постеснялась обнажить свое тело перед мужчинами, забилась в угол наскоро отрытого блиндажа и, не сказав никому ни слова о ранении, умерла от потери крови. Когда увидели, что с ней, было уже поздно.
Звали ее Ниной. Так погибла она, мужественная, отважная девушка.
Пришлось специально по этому вопросу проводить разъяснительную работу среди женщин, особенно молодых.
Вспомнился еще один случай. Западнее Дальника под Одессой на командный пункт полка явились два парня и девушка. С приказом члена Военного совета армии Кузнецова перебросить их через линию фронта в тыл противника для выполнения особого задания.
Комиссар полка Н. И. Балашов и я долго говорили с ними, предостерегая от поспешных действии за линией фронта. Мы сомневались, сумеют ли они справиться с заданием. Девушку, Лену из Аккермана, мы хотели было оставить у себя в полку, но она категорически запротестовала, заявила нам, что хорошо владеет румынским языком и может узнать о враге много полезного для нас.
Ночью разведчики полка перебросили их через линию фронта. Суток через трое они вышли, как было договорено, на участок полка, часа в четыре утра прибыли в штаб и доложили, какие части противника стоят перед полком и сколько их. Одним из важных их сообщений было: румынские войска ожидают приезда Антонеску.
В 8 часов утра, как они и сообщили, началась атака противника. Я поспешил на наблюдательный пункт. Лена попросилась со мной, выставляя убедительный довод: она покажет на местности расположение вражеских батарей. Мы пошли. То ли румынские наблюдатели заметили нас, то ли это был обычный обстрел по площадям, как часто делал противник, чтобы не допустить подхода наших резервов, но мы попали под минометный огонь. Я лег на снопы неубранной пшеницы, рядом, слева, легла Лена. И надо же было случиться такому: мина разорвалась рядом. Но я был только контужен. А у нее были изранены весь левый бок, левая половина лица и нога. Ее отвезли в Одесский госпиталь. Потом нам сообщили, что из ран Лены вынули 27 осколков, но она осталась жива. Где теперь эта девушка?
Женщины медсанбата Чапаевской дивизии пригласили командарма, бывшего командира своей дивизии, на праздник. Он нагрузил свою машину подарками. Вечеринка состоялась в инкерманских подвалах «Шампанстроя». Девушки, сняв военную форму, надели свои лучшие платья. И им и нам, гостям, было как-то удивительно и по-семейному уютно.
На этом вечере у меня произошла интересная встреча. В 1934–1936 годах я работал директором Пирятинской МТС. В ближайшем к городу большом селе Тарасовке было несколько колхозов, в одном из которых председательствовал Г. Е. Шовкопляс. Я часто бывал у него не только на работе, но и дома. Дети Шовкопляса хорошо знали меня, и, помнится, была среди них девочка лет 13–14, обычная сельская девочка, которая зимой училась в школе, а летом работала на свекловичном поле или пасла гусей. И вот здесь, в медсанбате, я встретил ее, стройную, красивую, одетую в обычное платье. Я не узнал ее, но она меня узнала. Она рассказала: в армию ушла из Одесского мединститута, а что с родными — не знает. Это гнетет ее: хотя бы весточку получить.
— Вот я встретила вас, — сказала она, — и вы теперь для меня словно отец.
По возрасту я действительно мог быть ее отцом. Кроме того, более близкого человека здесь среди малознакомых людей у нее не было.
С того времени она обращалась ко мне, как к отцу, а в тот вечер поделилась своей тайной: ей признался в любви наш врач В. и просил руки. Зная его, я ответил:
— Если это серьезно, то не возражаю, человек-то он хороший.
У нее был приятный голос, и на вечере все с удовольствием слушали ее задушевные украинские песни.
В марте в армию прибыл еще один член Военного совета — дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов. Их теперь два. М. Г. Кузнецов остался вторым членом Совета и по-прежнему размещается вместе со штабом тыла и политотделом армии. И. Ф. Чухнов поместился на командном пункте, рядом с нами, почти ежедневно бывает в оперативном отделе, интересуется всем. По образованию он химик, окончил военно-химическую академию.
