Сети города. Люди. Технологии. Власти - [163]
Границы времени в пути проводились участниками по-разному. Большинство указывало в дневнике самонаблюдения только продолжительность поездки в транспортном средстве. Некоторые относили сюда и время на остановке и на платформе станции метро (второе реже – поскольку продолжительность нахождения там зачастую недостаточна даже для того, чтобы сделать соответствующую запись).
Некоторые участники до самонаблюдения думали, что тратят больше времени на дорогу, чем оказалось; некоторые отметили обратное соотношение; большинство – «примерно» представляло себе цифру. Однако корреляции между количеством времени, проводимого в ОТ, с транспортной усталостью и стрессом от транспорта не было. Так, «чемпионы» исследования, проводившие в транспорте более 20 часов в неделю, переносят транзит довольно безболезненно.
Отношения времени транзита с остальными отрезками повседневности, логикой его восприятия, осмысления, рационализации специфичны месту и моменту (в нашем случае – столичному мегаполису и/или интенсивной дигитализации). Так, транзитное время может восприниматься как рутина, как происшествие, как издержка или возможность, наконец, просто как часть расписания. Эти формы можно проследить по нарративам и практикам информантов. Кто-то выполняет в пути только дела, которые могли бы быть сделаны вне транспорта и/или позже. Другие рассчитывают на транзитное время как на рабочий ресурс. Иногда в транспорте делают то, чего не делают больше нигде. Таким образом, можно говорить о сокращенном, обычном, специализированном использовании времени.
Логика освоения времени в пути задается несколькими его характеристиками. Шире используется время рутинное – то есть многократно повторяемые периоды суток, проводимые в передвижении по одним и тем же маршрутам. Несколько информантов недавно сменили график работы на более гибкий и стали при этом менее интенсивно использовать время в транспорте. «Пустота» времени поездки начинает ощущаться при ее многократном повторении. Нетипичные периоды вынужденного ожидания (там, где обычно ожидания нет) могут проходить без каких-либо занятий. Время в такси и в транспорте малознакомого города тоже обычно не используется. То же можно сказать про поездку через новые, не виденные ранее места. Неизвестная длительность предстоящего времени ожидания мешает его использовать (о чем писали и в количественных исследованиях транспорта):
В: Если вот вы попали в пробку по дороге на работу, вы продолжаете смотреть фильм?
О: Нет, я начинаю сразу нервничать, и тут уже сразу тебе не до фильма. Ты думаешь, нужно ли выходить, пересаживаться на маршрутку или не нужно, и тут уже все удовольствие от просмотра фильма исчезает. Перестаешь его смотреть, сидишь нервничаешь (Инф. 4).
Выбор практики освоения времени в пути связан с его продолжительностью и дробностью. Поездки короче 15 минут и те, что разорваны пересадкой, чаще проходят за разглядыванием окружающих. Выходит, что те, кто едет недолго, могут «потерять» больше, чем те, кто проводит в пути час. На волне дигитализации за малыми отрезками времени признается потенциал. Пребывание на платформе метро попадало в дневник начиная примерно с четвертой минуты, кто-то фиксировал нахождение на эскалаторе (само присутствие часов, минут, секунд в пути задается множеством циферблатов – на станционном табло, в углу рабочего стола планшета, на экспресс-панели телефона, в приложении). Одна из участниц обратила внимание и на ожидание на светофоре, длящееся меньше минуты – его достаточно для написания sms. На эскалатор и платформу остается специфическая практика (отмечена большей частью участников) – копаться в вещах, проверяя, все ли нужное есть с собой. В отличие от Петербурга, в Москве по эскалатору часто бегут, потому что «только начнешь читать, а эскалатор уже кончился» (Инф. 5). Сделать звонок, отправить сообщение, проверить баланс на телефоне – быстрые дела, без которых тем не менее повседневность остается «неполной», и короткие отрезки оказываются подходящими для них больше, чем другие моменты дня: «Я захожу в браузер, на сайт vmet.ro, авторизуюсь, говорю всем кому надо доброе утро, там, початиться… и на этом четыре станции заканчиваются» (Инф. 9). Говорят также о перестройке внимания на эскалаторах и пересадках, используя слова «переключиться», «отвлечься», «собраться».
Длинные поездки без пересадок способствуют другому времяпрепровождению. Давая меньше технических возможностей по сравнению с домом/работой, время в транспорте может быть средством защиты от мультитаскинга и заппинга[1000] цифровой эпохи. Так, браузер Android версии 2.0 мог открывать только четыре вкладки одновременно. 3G-соединение было доступно не везде, а только на станциях, Wi-Fi в 2014 году работал не на всех ветках. И тогда пассажиры начинали читать объемные тексты, на которых не так-то легко сосредоточиться дома за монитором компьютера: «Я точно знаю, что прочитала всего Энгельса „О происхождении семьи, частной собственности и государства“ с маленького экранчика этой „Нокии 51“ и в электричке» (Инф. 12). О метро как последнем убежище в техногенном городском пространстве писала ранее Оксана Запорожец
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Об истории России 20-го века написаны тысячи книг. Столько же книг написано и на тему политического и социального устройства СССР. Изучая эту литературу, можно узнать многочисленные подробности того, как всё происходило, но при этом нельзя понять – а почему это происходило и почему это происходило именно так, а не иначе? Для ответа на эти вопросы в книге рассматривается социальная динамика общества через структуру динамики взаимосвязи обывателей, маргиналов и люмпенов. Такой подход, применённый к истории России, начиная с февраля 1917 года и по настоящее время, позволяет понять суть происходивших процессов и объяснить многие исторические явления в СССР и в современной России, которые иначе объяснить сложно.
В книге рассматривается широкий круг исторических вопросов, связанных с аграрной реформой Тиберия Семпрония Гракха (133–124 гг. до и. э.) и законодательной деятельностью его младшего брата Гая. На основе сведений античных источников (письменных, эпиграфических и археологических) предпринимается попытка осветить некоторые малоизученные события из истории гракханского движения, такие, например, как политический кризис 129 г. до н. э., ценз 125/124 гг. до н. э. и аграрный закон Гая Гракха. Кроме того, даётся оценка новейшим концепциям (преимущественно зарубежным) социально-экономического и политического развития Рима в гракханское время.Не меньшее внимание уделяется и проблеме преемственности в политике братьев Гракхов, а также судьбе аграрной реформы после кризиса 129 г.
Автор рассказывает о колебаниях климата в течение последних двух тысяч лет, о периодах похолодания, сменявшихся тёплыми периодами. Замечательно описание «глобального потепления» первой трети ХХ века, которое в сороковых годах сменилось «глобальным похолоданием». Кроме того, автор делает прогноз, что к концу ХХ века вновь наступит период «глобального потепления» (что мы и наблюдаем сейчас), которое будет примерно таким же, как и глобальное потепление IX–XI веков. И технический прогресс об ужасах которого кричат нынешние «экологи» не окажет на эти процессы никакого влияния.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Монография посвящена исследованию положения и деятельности Русской Православной Церкви в Среднем Поволжье в конце XIX – начале XX веков. Подробно рассмотрены структура епархиального управления, особенности социального положения приходского духовенства, система церковно-приходских попечительств и советов. Обозначены и проанализированы основные направления деятельности Церкви в указанный период – политическое, экономическое, просветительское, культурное.Данная работа предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей высших учебных заведений, а также для всех читателей, интересующихся отечественной историей и историей Церкви.2-е издание, переработанное и дополненное.
В предлагаемой монографии представлены теоретико-методологические основы формирования полиэтнической культуры младших подростков, раскрыты сущность, генезис, идеи, подходы, аспекты понятия «полиэтническая культура», представлена модель формирования полиэтнической культуры младших подростков в процессе усвоения традиций народов Поволжья; теоретическое обоснование педагогических условий формирования полиэтнической культуры школьников.Монография предназначена для учителей, преподавателей и студентов педагогических вузов, слушателей курсов повышения квалификации, аспирантов педагогических специальностей.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.