Сети города. Люди. Технологии. Власти - [149]
Описывая эволюцию идеи игровой интервенции в городское пространство, мы в то же время стремились найти современные политические значения игровых локативных медиа. Наша задача подкреплялась также фактом, что геолокационные игры пользуются особой популярностью в России и на постсоветском пространстве[936]. Мы можем предположить, что это связано с несколько задержавшимся феноменом бума цифровых технологий в этом регионе, со смысловой недостаточностью и разрозненностью городской инфраструктуры и трудностью совершения политических действий, которые сублимируются в игровой форме.
А в чем смысл «делать что-то большое» в игре?
У меня логика, что это приключение. Если что-то такое не замутить, то скучно. Неинтересно. Потом мы сами придумываем себе задачи. Значит, и смысл мы себе сами придумываем.
А какой? Один-два примера.
Какой хочешь! Была операция, которая называлась «Дрим Марпл», мировая операция по накрытию Земли. Полунакрытию Земли. У операции были сроки. Смысл этой операции был показать, что это возможно. Раньше было понятно, что это теоретически возможно, но на самом деле мы не знаем, как будут длинные линки проходить, которые шли более 6 тысяч км. С помощью специальных усилителей, которые настолько усиливают. Один игрок, чтобы это проверить, забил портал четырьмя усилителями. А это был восьмой портал, значит, много усилий было приложено и условий соблюдено. Понимаешь, это не просто так!
(ж., 25 лет, фракция Resistance, играет 8 месяцев)
Для достижения временного превосходства над соперником игрокам приходится идти на все большие материальные и временные издержки. Самые известные операции – попеременное накрытие полем Северного полюса обеими фракциями.
Вместе с достижением глобального уровня игра достигает вершины перформативности – обе фракции показали друг другу все возможное. Однако на вопрос «Хотели бы вы, чтобы Ingress когда-нибудь закончился?» только 14 % игроков ответили, что хотят, чтобы их фракция победила. 76 % выбрали вариант «нет, меня все устраивает». Таким образом, главной целью игры является не победа, а совместное переживание соперничества. Исследователи и проектировщики геолокационных игр пишут: «Технологии, построенные на близости участников по отношению к городу, реактивизируют стремление к отношениям, построенным на совместном переживании особого места»[937]. Рост популярности практик совместного переживания города, по мнению авторов, является свидетельством тоски по антропологическим местам, соединяющим историю и людей.
Динамика игры Ingress основана на сотрудничестве пользователей, поэтому игра развивается именно в крупных городах. Тот же принцип работает в уже упомянутом нами спектакле Remote – зрители могли бы не подчиняться указаниям голоса в наушниках, но тогда они не были бы включены в игру. Динамика спектакля зависит от действий других зрителей. Например, когда голос в наушниках попросил потанцевать в вагоне метро, многие зрители растерялись, и поэтому одиночки, которые начали танцевать, не находя поддержки, тоже стали игнорировать команды. В идее взаимозависимости действий при совместном переживании мест мы видим политическое начало.
Более того, интерес к коллективному разыгрыванию города сформировал в Ingress тип феноменов, при которых основная логика борьбы между фракциями игнорируется в пользу сотрудничества. Одним из проявлений сотрудничества является феномен филдарта (field art). Он заключается в рисовании на карте разноцветными полями, которые образуются в результате спланированного соединения между собой нескольких порталов. Девиз сообщества Field art[938]: «Война войной, а искусство никто не отменял». Картинки могут иметь эстетический характер (цветок, животное), а могут быть реакцией на происходящие политические события («Рубль, расти!», «Против шпионажа в интернете», Je suis Charlie). Возможность Ingress выявить бесконечный перформативный потенциал города[939] позволяет в итоге отнести этот кейс к аргументам в пользу воплощения концепции игрового пространства, а не просто города как игровой доски.
В результате мы приходим к выводу, что политическое значение игровых локативных медиа заключается скорее не в реализации индивидуального отстранения от городского пространства и не в присвоении города, а в коллективном «разыгрывании» пространства города здесь и сейчас, в представлении города как объекта, который меняется в результате взаимодействий. Обретая геолокационную привязку, мобильные игры перестают быть объектом индивидуального потребления. Игрок не предоставлен самому себе, напротив, скорее игровое сообщество является коллективным автором-интерпретатором городских смыслов, которые встроены в общий социальный контекст. Игровой контекст локативных медиа как в случае Ingress, так и в случае спектакля Remote, закрепляется в городском пространстве, отсылает к нему и усиливает его реальность.
Раздел 6
Скользя по сетям, перемещаясь по городу
Общим местом исследования цифровых технологий в городе является идея их стремительной рутинизации – перехода в «цифровое бессознательное»[940], когда различные гаджеты, приложения и сервисы становятся столь органичной частью повседневности, что кажется, будто они существовали всегда. Если специально не задаваться целью, то сегодня с трудом можно вспомнить, когда горожане массово перешли на смартфоны, начали пользоваться цифровым такси, в какой момент образ города стал складываться из множества видов и селфи, размещенных в Instagram и на других онлайн-платформах.
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Монография посвящена исследованию положения и деятельности Русской Православной Церкви в Среднем Поволжье в конце XIX – начале XX веков. Подробно рассмотрены структура епархиального управления, особенности социального положения приходского духовенства, система церковно-приходских попечительств и советов. Обозначены и проанализированы основные направления деятельности Церкви в указанный период – политическое, экономическое, просветительское, культурное.Данная работа предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей высших учебных заведений, а также для всех читателей, интересующихся отечественной историей и историей Церкви.2-е издание, переработанное и дополненное.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.