Сестра Моника - [31]
— Если тебе хотя бы раз, Люцилия, представилась возможность рассмотреть свою кожу под увеличительным стеклом, то тогда ты без труда смогла бы заметить сходство между устройством человеческого тела и строением мироздания. Вечная неподвижная масса звезд — это мозг вселенной, оттуда нисходят в дух человека все знания и вся мудрость о силе и чувствительности органов. Огонь и кровь — один и тот же флюид. Глядя на созвездие Скорпиона, я думаю о могуществе Господа, о созидающем принципе; глядя на созвездие Девы — о власти женщин, а Сатурн — есть открытая тайна зачатия. Все, что человек в малом, то мир — в великом, все части образуют единое целое.
Соединения и связи химических и механических импульсов снаружи и внутри животно-человеческого тела вместе с переизбытком хилуса приводят к такому накоплению сладострастных ощущений, что под их влиянием мы, вместе с одеждой, отбрасываем доводы разума, строгость и добродетель приличных манер и стыдливость, и кладем их перед собой, обрекая на сладостное бездействие. Небо и Земля пребывают в движении; а величие и сила творения подобна празднику, пред которым в восторженном благоговении преклоняются чувства и разум...
Однако, дорогая Люцилия! наслаждаться подобной палигинезией[207] творения и удовлетворять такое сладострастие может лишь здоровая душа, свободная совесть, но никак не земные тела, какими тела наши, очевидно, уже стали и будут оставаться в результате перманентных революций. В неорганическом мире властвуют природные химические реакции, и чем дальше культура отдаляется от мира физического, чем больше становится понятной чувственному человеку, тем больших благ наслаждения мы лишаемся, а им на смену приходит наше высокомерие.
Геркулесы исчезли тогда, когда в моду вошли парики с косичками, а чудовищные заросли локонов времен прекрасной Лавальер[208] — настоящая сатира на наших лысых воздыхателей.
Когда Моника, рассказывавшая собравшимся вокруг нее сестрам свою историю, дошла до этого места, двери локутории распахнулись, и всегда стремительная сестра-привратница вручила Монике толстый-претолстый конверт, заметив, что его доставил гонец.
Было время полуденной трапезы, и монахини перешли в рефекториум, и Моника пообещала за десертом почитать вслух, что подруга, бывшая камеристка ее матери, Линхен, ей написала.
После латинской застольной молитвы, которую сначала прочитала настоятельница, а затем и все монахини, настоятельница заметила, что некоторые сестры все еще не в должной мере овладели латинским языком, языком церкви, языком чистейшем, не шипящем и не гнусавящем.
Немец — шипит; француз — гнусавит, — продолжала она, — француз даже не сможет произнести слово non[209], если зажмет нос.
— Достопочтенная мать! — перебила ее Моника. — Позвольте мне спросить: откуда берет свое начало немецкое слово монашка, Nonne?
— Я расскажу тебе об этом все, что я знаю, милое мое дитя, — отвечала настоятельница...
Первый женский монастырь был построен и учрежден св. Бенедиктой[210], благородной испанкой, по правилам св. Фруктуоза[211], в месте под названием Ноне; и в самое короткое время в него пришли восемьдесят набожных девственниц...
— Можно даже подумать, — открыла свои красивые уста Анунчиата, — что монашки по-немецки называются так потому, что числом девять, Neun, завершается совершенство, а дальше следует нуль — могила — царство вечной жизни, в которое приведет нас Вечный, Единый — Христос.
— Воистину! Ты мыслишь по-христиански, дорогая сестра! Должна тебе признаться, что мне со всем моим знанием духовных предметов такая мысль даже и в голову не пришла.
— Ах, — вмешалась одна монашка, — французские шельмы скоро нас всех разгонят.
— Нас — никогда! — возразила с улыбкой аббатиса, — ни Симон маг, ни старый Мерлин, ни Мерлин из Тьонвиля[212] никогда не осмелятся к нам притронуться...
О пользе монастырей давно известно; даже протестанты это понимают.
Каждый знает, говорит Гиппель[213], насколько важно заблаговременное образование разума и сердца нежных девиц. Возвышающие душу христианки, благочестивые супруги, благоразумные матери семейств вносят немалый вклад в счастье супружества, в мир и спокойствие семьи, в надлежащее воспитание детей, а значит и в благосостояние целых государств; порядочных и добродетельных женщин рвением и терпением воспитывают визитантки[214], их растят в святых обителях и достопочтенных конгрегациях нашей основательницы, в питомниках урсулинок и институтах св. Девы Марии, и, образованные там, держат они мир в своих руках...
Другим нашим сестрам, из других монастырей, посвященным в культ Девы Марии, выпал лучший удел, а именно: чистая, занятая молитвенным раздумьем жизнь, они сидят у ног нашего Господа Бога и внимают его священному слову, то есть упражняются в молитве и созерцании, в священнопении и других блаженных делах, и они уже на земле обрели лучший из миров. И даже если бы церковь не приносила им пользы, они бы все равно были ее украшением, а их молитвы — это молитвы и за тех, кто не молится, кто живет как скотина.
Девственные, живущие в Господе души, они словно прекрасные жемчужины и алые рубины в украшении Христовой невесты. Collum tuum sicut monilia
