Серый - [7]

Цорм перечислял названия банд, старых и новых, и где те осели. Я попутно отмечал места на карте в голове, размышляя над ураганами, чуть не оставившими от Грейштадта руины.

Это было страшное время.

Мне исполнилось восемнадцать, когда выступления переросли в бунты, разжигая возмущение подавленных и угнетённых людей. Начиналось всё не так уж и страшно. Когда поймали Дитера, державшего в страхе всех, включая власти, по телику объявили, что, благодаря работе тиратов, город может вздохнуть свободно. Потом, под лозунгом «безопасность и защищённость», законников наделили невиданными полномочиями. С тех пор любой, носящий на груди серебристую букву «Т», мог остановить прохожего, допросить и досмотреть без объяснения причины. После покатились аресты — и наконец тираты получили право выносить приговор и приводить его в исполнение немедленно, не отчитываясь ни перед кем, хотя горожанам говорили, что вся система безотлагательного суда под строгим контролем. Все промолчали, мучаясь от банд, стрелявших друг в друга средь бела дня, стоило Дитеру сесть. А когда всё успокоилось, было слишком поздно. Новые законы никто отменять не собирался. Люди стали бояться бандитов на чёрных машинах с пугающей буквой и наглухо тонированными стёклами.

Попасть мог любой. Одинокий альфа вызывал подозрение, одинокий омега — интерес, оканчивающийся в лучшем случае приставаниями. Чаще омег без присмотра насиловали, иногда калечили и убивали. Семьи и те, кому была дорога шкура, прятались по домам до темна. Когда-то шумные парки и площади опустели. Люди ходили на работу, в больницы, школы и другие общественные учреждения. В остальное время не показывались, стараясь не попадаться на глаза. Но и в собственных домах больше никто не был в безопасности.

Чтобы вынести любые двери, больше не требовался ордер. Тираты начали с того, что стали подкидывать наркоту и оружие, а после, если человек хотел избежать проблем, то должен был откупиться, вещами или деньгами. Иногда телом омеги. Те, как правило, не сопротивлялись, опасаясь за близких, особенно детей. Что тиратам стоило арестовать, или поджечь дом, в конце концов пристрелить?

Тираты представляли закон, а сами были вне его. Власти же окончательно утратили контроль над ведомством. Удовлетворив однажды просьбу министерства правопорядка на невиданные полномочия под предлогом защиты граждан от таких, как Дитер, тираты получили вседозволенность, обоснованную буквой закона. К власти пришёл министр, возглавивший Тиратию самолично в годы восстаний.

Жизнь превратилась в ад.

Об этом и многом другом рассказывал Цорм. Дитер медленно курил сигарету за сигаретой, ни разу не поменяв положения. Он сидел чуть наваливаясь на стол, ноги его были широко расставлены, мощная спина расслаблена. Я смотрел, как его короткие волосы — точно такие же, как в момент суда — чуть шевелит ветер.

Дитер спросил:

— Где Иво?

Я застыл. Посмотрел на Цорма.

Альфе не удалось скрыть нервное напряжение, с которым он проглотил ком в горле. Он покосился в сторону и заговорил с усилием:

— Его нет, Дитер. Умер четыре года назад. Наркотики чёртовы.

Цорм посмотрел на Дитера — я не мог видеть его лица, всё ещё оставаясь за спиной. И не был уверен, что хочу видеть. Кажется, то, что разглядел альфа, ему не слишком понравилось, и он быстро продолжил:

— По малолетке, знаешь, как это бывает, подсел. Нюхать начал, да я не знал. Когда шприцы дома нашёл, ясный-красный, выпорол и сказал, чтобы больше этой дряни не было. Но он хоть бы что. Ты, мол, мне не отец и не брат, вопил, дурак, — Цорм снова наклонился к столу, тяжело выдохнув: — Я и запирал его, и наручниками к батарее пристёгивал, а он только злился и огрызался. Достал ключи где-то, дозу, и разом в себя загнал. Когда я… — Цорм закашлялся, поддавшись дымом, — когда нашёл, всё было кончено.

В комнате повисла тишина. День перевалил за большую половину; вечно скрытое тучами солнце не приносило свет. Застыв где-то высоко над сплошным потолочным перекрытием амбара, оно выпустило на волю длинные серо-чёрные тени. Тени расползались вокруг всё дальше, касаясь своими грязными конечностями каждой вещи, каждого человека, заключённого в эти убогие стены.

— Отец? — прозвучал голос Дитера, заставив меня вздрогнуть.

— Убит тиратами во время восстания, — качнув головой ответил Цорм, уже не глядя на альфу. — Тогда же полегла ещё половина наших. Кроме тех, кого ты видишь здесь, есть ещё два десятка. Вот и всё, Дитер.

От когда-то могучей банды Дитера Прайда, державшей город в повиновении, осталась жалкая горсть стариков и новичков, которые едва ли нюхали порох. От семьи Дитера не осталось ничего.

— Какого хуя я растил пролежни в вонючей тюрьме целую вечность? — спросил он так же тихо и спокойно, как разговаривал до этого, но не осталось никого в этой комнате, у кого бы на затылке волосы дыбом не встали.

Дитер выпустил дым.

— Думаешь, вытащить было тебя так просто? — Цорм выглядел обиженным. — Мы поначалу надеялись на адвокатишку, воюя с остальными, место твоё многие поторопились занять, а когда кинулись — тираты у власти, ты в тюрьме строгого режима. Решили ждать, стряпчий этот — язык помело — клялся и божился, что вытащит тебя. Это было во второй раз подачи документов. Понеслись восстания, и он как в воду, мразь, канул. Я-то нашел его после, да похоронил, как полагается. Всё равно толку с него, как с козла молока. Но только делу это не помогло. Нашёл другого белого воротничка, но и от него пользы было ноль. Искали возможности, хотели даже копать, но нас оставалось всё меньше, а тираты плодятся, как кошки весной… — без умолку тарабанил оправдания Цорм, пока наконец фонтан не иссяк.