Серые кардиналы Кремля - [44]

В октябре 1740 года императрица завещала престол сыну своей племянницы Анны Леопольдовны и брауншвейгского принца Антона-Ульриха — новорожденному младенцу Ивану Антоновичу при регентстве Бирона, носившего с 1737 года титул герцога Курляндского. Вполне закономерно предположить, что Анна, которая не только не готовилась к смерти, но и боялась разговоров о ней, не могла сделать сознательно никаких распоряжений и что ее завещание было делом рук Бирона.

Так временщик достиг высшей почести, которой мог удостоиться подданный: по сути, он становился теперь настоящим главой государства вплоть до совершеннолетия императора. Сенат дал ему титул королевского высочества, и такой же титул для вида получил отец наследника престола Антон-Ульрих Брауншвейгский. Регенту было назначено 500000 рублей годичного содержания, а родителям Ивана определялось лишь 300000 рублей. Следует заметить, что Бирон к тому времени считался едва ли не самым богатым человеком в России: он имел поместья, а также вклады в иностранных банках и получал до 4 млн ливров годового дохода сверх назначенной сенатом суммы. Его влияние значительно усилилось. Отныне сыну курляндского лесничего целовала руку русская знать и перед ним преклонялись даже члены императорской семьи.

Казалось бы, при таком удачном стечении обстоятельств Бирон должен был пребывать в полном спокойствии относительно своей дальнейшей судьбы. Но на самом деле именно в этот момент он, как никогда, был полон сомнений и страхов. И для подобного поведения имелся ряд причин. Главной опоры, императрицы Анны, не было в живых. Ее тело еще стояло во дворце, но вскоре его должны были вынести оттуда. Вслед за этим для регента начиналась самостоятельная государственная жизнь, успех которой целиком зависел только от его собственных талантов, знаний и опыта.

Надо полагать, что за десять лет правления Анны Иоанновны ее первый советник и помощник уже «набил руку» в государственных делах и втянулся в них. Он по-прежнему не владел русским языком, но это не мешало ему разбираться в вопросах внутренней и внешней политики России. К тому же он был не глуп; на его примере вполне оправдывалась поговорка, что «обстоятельства делают человека». Отсюда понятно, что страх перед самостоятельной деятельностью отнюдь не преобладал в тревогах Бирона о своем будущем. Что касается многочисленных недоброжелателей, которых он сумел нажить себе и которые должны были сейчас ополчиться против него, то они существовали всегда — как при жизни императрицы Анны, так и после ее смерти. Бирон был уверен в стремлениях своих врагов отстранить его от власти, а поэтому не особенно боялся их. Главная опасность подстерегала временщика со стороны Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха Брауншвейгского.

Родители малолетнего императора не только никогда не питали к Бирону чувств симпатии, но и открыто презирали его. Эта неприязнь уходила своими корнями в прошлое и едва ли не целиком была на совести властолюбивого фаворита.

Анна Леопольдовна была привезена в Россию еще ребенком и воспитывалась при дворе императрицы. Так как о будущем потомстве принцессы заботились столько же, сколько и о ней самой, то, конечно, рано был поднят вопрос о ее браке. Наиболее выгодной кандидатурой являлся ровесник Анны принц Антон-Ульрих Брауншвейгский. Его привезли из Германии в 14-летнем возрасте и воспитывали рядом с будущей супругой, полагая, что таким образом молодые люди привяжутся друг к другу.

Но надежды не оправдались. Русская принцесса с первого взгляда невзлюбила своего суженого. Она была своенравна, капризна, упряма, а жених — женоподобный, скромный, ограниченный и, ко всему прочему, заика. Но главная причина ее неприязни заключалась даже не в этих качествах. Анна не терпела никакого насилия над собой. Поскольку Антон-Ульрих был навязан ей, то она не желала выходить за него именно по этой причине.

Такую нерасположенность Анны к заморскому жениху вскоре заметил Бирон и решил воспользоваться удачной ситуацией, чтобы почерпнуть из нее личную выгоду. Временщик задумал женить на принцессе своего сына Петра. То, что Петр был моложе Анны на пять лет, нисколько не смущало его. Он был уверен, что императрица в решительную минуту будет на его стороне. К счастью, из этой затеи ничего не вышло. Бирон не учел своенравный характер 20-летней принцессы, которая вынуждена была молча сносить его участие в своей судьбе, смиряясь перед высоким положением любимца своей коронованной тетки. Она сделала выбор в пользу Антона Брауншвейгского, но только лишь для того, чтобы отклонить предложение Петра Бирона и его родителя.

Страшно даже представить себе, какая участь ожидала бы Россию в том случае, если бы Бирон установил здесь свою династию. 15-летний отпрыск по своему характеру ни в чем не уступал отцу. Задатки спесивого и жестокого юноши свидетельствовали о том, что в будущем он может стать еще более деспотичным, чем сам Бирон. Отец был вспыльчив, но, как говорили, отходчив. В сыне не было даже этой отходчивости. Его дурные наклонности вполне оправдывались воспитанием, которое получали дети временщика. С раннего возраста им внушалось, что они находятся на особом положении и что их «шалости» останутся без наказания. Проверяя данное убеждение на личном опыте, они каждого, кто попадался на глаза, били по ногам розгами, лили вино на прохожих и устраивали другие, подобные этим, «развлечения». Когда же на них жаловались, у Бирона был готов ответ: «Разве ему надоела служба? Если так, то может выходить в отставку».