Серная кислота - [4]
– Она преследует вас, СКЗ-114. На это невозможно смотреть.
– Не она, так другая. Или другой.
– Но я бы предпочел, чтобы били другого, не вас.
– Что ж я могу поделать, ЭРЖ-327?
– Не знаю. Хотите, я попробую с ней поговорить?
– Вы же знаете, что у вас нет на это права и она только озвереет еще больше.
– А если вам самой с ней поговорить?
– У меня прав столько же, сколько и у вас.
– Не факт. Надзиратель Здена зациклена на вас.
– Не стану же я играть в ее игры!
– Понимаю.
Они разговаривали шепотом, чтобы вездесущие микрофоны не засекли их разговор.
– СКЗ-114, могу ли я узнать, как вас зовут?
– В других обстоятельствах я бы с радостью вам сказала. Но здесь, как мне кажется, это было бы крайне неблагоразумно.
– Почему? Я, например, если хотите, готов сказать вам, что меня зовут…
– ЭРЖ-327. Вас зовут ЭРЖ-327.
– Это жестоко! Мне так хочется, чтобы вы знали мое имя. И знать ваше.
От волнения он стал говорить громче. Она приложила ему палец к губам. Его словно током ударило.
Надзирательницей Зденой владела та же страсть, что и ЭРЖ-327: она сгорала от желания узнать имя СКЗ-114. Сорок раз на дню выкрикивая ее номер, она чувствовала, что ей этого мало.
Не зря людям даются при рождении не номера, а имена: имя – ключ к человеку. Деликатное позвякивание в замочной скважине. Легкая металлическая музыка, за которой – возможность дара.
Номер для понимания другого то же, что паспорт, – ничто.
Здена пребывала в бессильной ярости, обнаружив предел своей власти: при всех огромных, чудовищных правах на заключенную СКЗ-114 узнать ее имя оказалось нереально. Оно нигде не значилось, документы узников сожгли сразу по прибытии в лагерь.
Как зовут СКЗ-114, Здена могла выведать только у нее самой.
Не будучи уверена, что такого рода вопрос допускается уставом, Здена робко приблизилась к Паннонике во время работ в тоннеле и шепотом, на ухо, спросила:
– А как тебя зовут?
Панноника изумленно повернулась к ней.
– Как тебя зовут? – еще раз прошептала надзирательница.
СКЗ-114 решительно помотала головой. И снова принялась сгребать камни.
Осознав свое поражение, Здена схватила кнут и обрушила град ударов на дерзкую узницу. Когда же она наконец в изнеможении остановилась, та, несмотря на жгучую боль, послала ей насмешливый взгляд, словно говоривший: «Думаешь, такими методами можно чего-то достичь?»
«Дура я, – подумала надзирательница. – Чтобы добиться того, что мне хочется, я ее избиваю. Идиотка ты, Здена. Хотя я не виновата: она меня дразнит, нервирует, вот я и выхожу из себя. Ну и поделом!»
Просматривая отснятый материал, Здена вдруг увидела, как СКЗ-114 разговаривает с ЭРЖ-327. Она стащила в аптеке пентотал и вколола ЭРЖ-327. «Сыворотка правды» развязала бедняге язык, и он начал говорить без умолку:
– Меня зовут Пьетро, Пьетро Ливи, мне действительно необходимо было это произнести, мне так нужно узнать, как зовут СКЗ-114, она правильно сделала, что мне не сказала, иначе я бы сейчас выболтал тебе ее имя, надзиратель Здена, я тебя ненавижу, ты воплощаешь все, что мне отвратительно, а СКЗ-114 – все, что я люблю: красоту, благородство, доброту, если б я мог, я б убил тебя, Здена…
Сочтя, что услышала достаточно, она кинулась на него с кулаками. Ее остановили организаторы: она не имела права истязать заключенных просто для собственного удовольствия.
– Делай, что угодно, надзиратель Здена, но перед камерой!
Что до пентотала, то его конфисковали.
«Не будь я самой большой кретинкой на свете, я бы вколола его СКЗ-114, – подумала Здена. – А теперь у меня его больше нет, и я не смогу узнать ее имя. Верно они написали в газете: я воплощение самодовольной глупости».
Впервые в жизни Здена осознала свою никчемность и устыдилась.
Она оставила избиения другим надзирателям. И без нее хватало изуверов, готовых оттянуться, стегая СКЗ-114.
Поначалу Здена сочла, что сделала шаг вперед. В ней заметно ослабла потребность крушить то, что смущало ее дух. Иногда она поколачивала других заключенных, дабы не сложилось впечатления, будто она прохлаждается. Но это просто так, для отвода глаз.
Однако постепенно благостное самодовольство улетучилось. Как могла она так легко успокоиться? СКЗ-114 терпит ничуть не меньше побоев, чем прежде. Умыть руки в такой ситуации не означает снять с себя вину.
Некая неведомая часть ее существа подсказывала, что когда она, Здена, бичевала СКЗ-114, то ее зверства носили отчасти характер сакрального действа. А теперь прекрасная узница разделяет участь простых смертных, подвергаясь заурядной порке, вульгарному надругательству.
Здена решила восстановить избранность Панноники. И снова нещадно исхлестала ее. Когда та увидела, что вернулась истязательница, которая на неделю оставила ее в покое, глаза ее выразили недоумение, словно вопрошая о причинах такой непоследовательности.
Здена снова задала мучивший ее вопрос:
– Как тебя зовут?
Панноника не отвечала, сохраняя насмешливый вид, который надзирательница истолковала более или менее правильно: «Неужели ты воображаешь, будто твое возвращение я воспринимаю как милость, за которую тебя следует отблагодарить?»
«Она права, – подумала Здена. – Надо сделать так, чтобы она была мной довольна».
Разговоры с незнакомцами добром не кончаются, тем более в романах Нотомб. Сидя в аэропорту в ожидании отложенного рейса, Ангюст вынужден терпеть болтовню докучливого голландца со странным именем Текстор Тексель. Заставить его замолчать можно только одним способом — говорить самому. И Ангюст попадается в эту западню. Оказавшись игрушкой в руках Текселя, он проходит все круги ада.Перевод с французского Игорь Попов и Наталья Попова.
«Словарь имен собственных» – один из самых необычных романов блистательной Амели Нотомб. Состязаясь в построении сюжета с великим мэтром театра абсурда Эженом Ионеско, Нотомб помещает и себя в пространство стилизованного кошмара, как бы призывая читателяне все сочиненное ею понимать буквально. Девочка, носящая редкое и труднопроизносимое имя – Плектруда, появляется на свет при весьма печальных обстоятельствах: ее девятнадцатилетняя мать за месяц до родов застрелила мужа и, родив ребенка в тюрьме, повесилась.
Знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии Претекстат Tax близок к смерти. Старого затворника и человеконенавистника осаждает толпа репортеров в надежде получить эксклюзивное интервью. Но лишь молодой журналистке Нине удается сделать это — а заодно выведать зловещий секрет Таха, спрятанный в его незаконченном романе…
Блистательная Амели Нотомб, бельгийская писательница с мировой известностью, выпускает каждый год по роману. В эту книгу вошли два последних – двадцать девятый и тридцатый по счету, оба отчасти автобиографические. «Аэростаты» – история брюссельской студентки по имени Анж. Взявшись давать уроки литературы выпускнику лицея, она попадает в странную, почти нереальную обстановку богатого особняка, где ее шестнадцатилетнего ученика держат фактически взаперти. Чтение великих книг сближает их. Оба с трудом пытаются найти свое место в современной жизни и чем-то напоминают старинные аэростаты, которыми увлекается влюбленный в свою учительницу подросток.
Любить так, чтобы ради любви пойти на преступление, – разве такого не может быть? А любить так, чтобы обречь на муки или даже лишить жизни любимого человека, лишь бы он больше никогда никому не принадлежал, – такое часто случается?Романы Амели Нотомб «Преступление» и «Ртуть» – блестящий опыт проникновения в тайные уголки человеческой души. Это истории преступлений, порожденных темными разрушительными страстями, истории великой любви, несущей смерть.
В своих новых романах «Тайны сердца» и «Загадка имени» Нотомб рассказывает о любви, точнее, о загадочных тропах нелюбви, о том, как это откликается в судьбах детей, обделенных родительской привязанностью. «Тайны сердца» (во французском названии романа обыгрывается строка Мюссе «Ударь себя в сердце, таится там гений») – это жестокая сказка о судьбе прелестной девочки по имени Диана, еще в раннем детстве столкнувшейся с ревностью и завистью жестокой матери, которая с рождением первого ребенка решила, что ее жизнь кончена.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Знаменитый писатель, давно ставший светским львом и переставший писать, сатанист-подкаблучник, работающий на мебельной фабрике, напористый нувориш, скакнувший от темных делишек к высшей власти, поп-певица – ревностная католичка, болгарский шеф-повар – гипнотизер и даже советские спортсмены, в прямом смысле слова ушедшие в подполье. Что может объединить этих разнородных персонажей? Только неуемная и язвительная фантазия Амманити – одного из лучших современных писателей Европы. И, конечно, Италия эпохи Берлускони, в которой действительность порой обгоняет самую злую сатиру.
Маленький университетский городок в Альпах охвачен ужасом: чудовищные преступления следуют одно за одним. Полиция находит изуродованные трупы то в расселине скалы, то в толще ледника, то под крышей дома. Сыщик Ньеман решает во что бы то ни стало прекратить это изуверство, но, преследуя преступника, он обнаруживает все новые жертвы…
«Мир глазами Гарпа» — лучший роман Джона Ирвинга, удостоенный национальной премии. Главный его герой — талантливый писатель, произведения которого, реалистичные и абсурдные, вплетены в ткань романа, что делает повествование ярким и увлекательным. Сам автор точнее всего определил отношение будущих читателей к книге: «Она, возможно, вызовет порой улыбку даже у самого мрачного типа, однако разобьет немало чересчур нежных сердец».
Любовь живет три года – это закон природы. Так считает Марк Марронье, знакомый читателям по романам «99 франков» и «Каникулы в коме». Но причина его развода с женой никак не связана с законами природы, просто новая любовь захватывает его целиком, не оставляя места ничему другому. Однако Марк верит в свою теорию и поэтому с затаенным страхом ждет приближения роковой даты.