Сергей Нечаев - [6]
— Вы думаете, он способен?
— Читайте дальше…
«…До начала всеобщего народного восстания нам придется истребить целую орду грабителей казны»…
— Читайте выноску.
Мезенцов скосил глаза вниз и смертельно побледнел. В списке приговоренных к казни зловеще запрыгало его имя.
Силясь казаться спокойным, он произнес:
— Это только угрозы.
Однако Шувалов придавал Нечаеву больше значения и не скрывал своих опасений:
— Студент Иванов был убит по одному подозрению в предательстве.
— Но преступная организация раскрыта…
— В Москве. Есть сведения, — голос его понизился до шепота, — что здесь, в Петербурге, существует такое же общество… Нечаев скрылся. Нет! — воскликнул Шувалов, — пока он не пойман, я не буду спокоен ни за себя, ни за священную особу его величества государя императора.
— Неужели он неуловим?
Мезенцов попрощался с графом, пошел к выходу и вдруг испуганно отшатнулся: у подʼезда, держа руку в кармане, стоял какой-то молодой человек. Генералу ясно представилась притаившаяся под пальто бомба, оглушительный взрыв, куски мяса и мозга. Но молодой человек прошел, даже не подозревая о произведенном впечатлении. Мезенцов обеими руками готов был теперь подписаться под словами Шувалова:
— Пока Нечаев не пойман, я ни минуты не буду спокоен…
Бессильный злобный страх охватил всех царских сановников со дня раскрытия заговора. Многие лишились спокойного сна.
…Труп Иванова был найден на шестой день после убийства. Одежда не была тронута. Даже часы оставались в боковом кармане. Было очевидно, что он убит не простыми грабителями. Среди знакомых Иванова оказался Успенский, квартира которого давно считалась подозрительной. Полиции не трудно было напасть на след. Мрачные люди пришли ночью на эту квартиру играть в прятки. Залезали под кровати, за шкаф, вспарывали бархат мягкой мебели и, наконец, нашли спрятанное, сурово взглянули на хозяина и увели его с собой.
Организация была раскрыта в самом начале своей деятельности. Друзья Павлова были арестованы. Сам он успел бежать в Петербург. Но столица уже была поднята на ноги. Нечаева разыскивали, как никакого другого революционера. Павлову пришлось снова бежать за границу. В это время в третьем отделении уже знали, что Павлов и Нечаев — одно лицо.
Глава четвертая
ПОГОНЯ
6 февраля 1870 года
…Да, положение дел г. А. С.[2] весьма серьезное и станет еще серьезнее весною.
Его крах неминуем. Что из этого получится, один бог ведает! Будет ли то неудавшееся злостное банкротство? Будет ли то откровенное полное банкротство?
Угадать невозможно. Одно несомненно, что положение крайне серьезно, и что через месяц, самое большее через два, произойдет скандал.
Я был всецело поглощен его делами весь месяц. Мы сделали все, что только можно было сделать, лук натянут — стрела полетит, и тогда мы увидим, что случится. Нам не в чем будет упрекнуть себя, ибо мы выполним свой долг до конца.
Ах, мой дорогой! Как эти ребята[3] работают, какая организованная и серьезная дисциплина и какая мощь коллективного действия, где все личности стираются, отказываются даже от своего имени, от своей репутации, от всякого блеска, от всякой славы, принимая на себя лишь риски, опасности, самые суровые лишения, но в то же время сознавая, что они — сила, что они действуют. Ты помнишь моего молодого дикаря[4]? Ну, так он вернулся. Он совершил такие подвиги, что у нас даже не поверят. Он перенес ужасные мучения; схваченный, избитый до полусмерти, затем освобожденный, он снова принимается за старое с удвоенной энергией. И все они таковы. Личность исчезла, а на месте личности — невидимая, неведомая, вездесущая рать, действующая повсюду, каждый день умирающая и каждый день возрождающаяся; их хватают десятками, они возрождаются сотнями; гибнут личности, но рать бессмертна, и мощь ее растет с каждым днем, ибо она пустила глубокие корни в мир черных рук и черпает из этого мира бесчисленное множество рекрутов.
Вот та организация, о которой я мечтал, мечтаю до сих пор и которую хотел бы видеть и у вас. К несчастью, вы еще в периоде индивидуального героизма, потребности индивидуального красования, в периоде драматических эффектов и красивых исторических выступлений. Вот почему власть ускользает из ваших рук, и от ваших действий остаются лишь шум и фраза. Не пишешь ли ты мне, что если я того пожелаю, то могу сделаться Гарибальди социализма? Очень мне надо сделаться Гарибальди, да и вообще играть роль! Дорогой мой, я умру, и меня сʼедят черви. Но я хочу, чтобы наша идея восторжествовала. Я хочу, чтобы черные руки были действительно освобождены от всех властей, от всех героев, настоящих и будущих. Для торжества этой идеи я хочу не выставления, более или менее драматического, моей собственной персоны, я хочу не моей власти, а нашей власти — власти нашего коллектива, нашей организации, нашего коллективного действия, ради которых я первый готов отказаться от своего имени, от своей личности, вычеркнуть их…
— Отказаться от своего имени, от своей личности, вычеркнуть их…
Бакунин отложил перо, ловя себя на том, что повторяет слова Нечаева. Маститый революционер, привыкший к роли вождя и учителя, не скрывал от себя, что покорен энергичным юношей.
