Сергей Нечаев - [4]

Шрифт
Интервал

— Друг мой! Здесь записал я для тебя и для твоих товарищей в России ваш новый символ веры. Пусть это станет катехизисом для всех настоящих революционеров. Я ничего не выдумывал за письменным столом своего кабинета. Нет, ты сам научил меня всему, что здесь написано. Твой образ запечатлел я на этих страницах.

Бакунин заключил юношу в обʼятья и трижды расцеловался с ним.

Нечаев уехал. Впереди — Россия, преследования, нелегальная жизнь, встречи, шпики…

Он пустился на скитанье,
На народное восстанье…
КАТЕХИЗИС РЕВОЛЮЦИОНЕРА

Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанности, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденною, ежеминутно должна соединяться с холодным расчетом.

Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционером, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела…

Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен сообразоваться не с какими-нибудь личными чувствами, а только с пользою революционному делу. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем, с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на избавление, и на какую сторону перетянет, так и должен решить.

Глава третья

«НАРОДНАЯ РАСПРАВА» В МОСКВЕ В 1869 ГОДУ

Собравшиеся в небольшой гостиной друзья услыхали, что Петр Иванович Павлов только что приехал из-за границы, и что он там близко встречался с эмигрантами.

Раздались восклицания, расспросы. Скоро Петр Иванович, отшучиваясь на все стороны, добродушно улыбаясь, до мельчайших подробностей представил слушателям как живут, где живут, с кем живут русские эмигранты.

Между тем, солнце село. В комнате сразу стало темно. Хозяин встал, подошел к окнам и, затворив ставни, зажег огонь.

— Ну, а что же они говорят о нас?

И уже не шутя, а пытливо вглядываясь в лицо, Иван Петрович ответил:

— Они ждут — когда и мы начнем…

— И мы начнем! В будущем году я кончаю… — заговорил Кузнецов, двадцатилетний студент Петровской земледельческой академии.

— А пока вы, значит, подождете начинать?

— Но надо же получить знания…

— Революцию можно произвести и без этих знаний.

— Вы хотите революции?

— А вы чего хотите?

— Я хочу, чтобы народ был счастлив!..

— Революционеры тоже только этого хотят.

— … Мы понесем народу знания, организуем артели…

— Вы сами себя обманываете.

— Что?!

— Правительство разгонит ваши артели.

— … Мы откроем школы…

— А оно прикроет их.

— … Мы пойдем в народ…

— И вас арестуют, закуют, сошлют.

— Но где же выход?

— В революции. Только в ней. Кто говорит иначе — лицемер.

Слова Павлова дышали холодной страстью революционера. Нельзя было устоять против их жестокой правды. Но Кузнецов еще пытался удержаться на своей позиции.

— Нет, знания нам все же нужны. Пусть по-вашему: сначала — революция; но после нее? Народ к нам придет за помощью, за советом, и мы должны будем знать, что ответить, когда он спросит: «Ну, а теперь что? Научите как строить новую жизнь!»

— Новое здание будут строить новые плотники. Не заботьтесь о них. Их выделит из своей среды народ, когда мы сбросим с него гнет государства.

Как-то сразу стало ясно, что нет другого пути, кроме революции. Еще недавно, скажи это любому из них в отдельности, он отшатнулся бы от чуждого жуткого слова: революция. А теперь, наоборот, каждый почувствовал себя просто и тепло, словно вернулся в родную дружную семью.

Крепко пожал Павлову руку хозяин дома, Петр Гаврилович Успенский. Успенскому было всего 24 года. Из-за недостатка средств пришлось ему уйти из университета.

На его квартире стала собираться молодежь. Они еще не задавались никакими определенными целями, хоть и бродило уже в них глухое недовольство существующим порядком.

Как раз в это время из-за границы приехал Павлов. Вот почему так легко удалось ему убедить и увлечь своих слушателей.

— От слов пора перейти к делу, — сказал Успенский. — Революции нужна организация. Мы не будем последними, кто вступит в нее.

…Так возникло в сентябре 1869 года в Москве революционное общество «Народной расправы».


ОРГАНИЗАЦИЯ РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ

На следующий день Кузнецов собрал близких друзей, с которыми вместе учился в академии. Еще полный вчерашнего возбуждения прочел прокламации Нечаева, Бакунина, листки «Народной Расправы» и восторженно рассказал о создании революционного общества. Вокруг Кузнецова образовался новый кружок из пяти человек. Скоро каждый из них создал еще пятерки вокруг себя. Но члены каждой из них не знали, из кого состоит другая пятерка.


Еще от автора Израиль Львович Бас
Иван Федоров

Ива́н Федоров — первый русский книгопечатник, издатель первой точно датированной печатной книги («Апостол») на территории Русского государства.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.