Сергей Нечаев - [2]
— Научитесь же, наконец, требовать! Устраивайте манифестации в самих университетах…
— И вас выкинут из них… — зло перебивает Езерский, постоянный его противник.
— Не посмеют, если выступите коллективно. Покажите напуганному начальству вашу силу и требуйте своих прав…
— Чтоб озлобить правительство. Чтоб нас выгнали из университета и сослали…
— Но только так вы добьетесь чего-нибудь!
— Неправда! Мы пришли учиться. Мы все погубим, если нас станут считать революционерами…
— Да начальство нас всегда ими считало…
«Учебное начальство и полиция обязываются уведомлять друг друга о всех проступках, о всех действиях, навлекающих сомнение в нравственной и политической благонадежности студентов…»
«В устранение потери времени для учения и исправного посещения лекций, студентам воспрещается устройство концертов, чтений и каких бы то ни было собраний…»
Параграф за параграфом читает Нечаев правила министерства народного просвещения. Читает и испытующим взглядом ищет в этих разгоряченных головах, пылающих глазах решимость и отвагу. Он зовет их дальше, от простых студенческих волнении к великому народному бунту — к революции.
— Здесь, в рядах истомившегося народа, наше место. Вспомните, на чьи деньги мы учились. Забудем ли мы его теперь, отвернемся ли!?
Собрание глухо и недовольно урчит. Петербургские студенты еще не доросли до политической борьбы.
Но вокруг Нечаева уже теснится маленькая группа сторонников. Кто-то из них бросает в лицо собранию презрительное — консерваторы! Кличка подхвачена. Через несколько дней весь Петербург будет говорить о том, что студенты раскололись на «консерваторов» — езерцев, и «радикалов» — нечаевцев.
Сходка кончается. Уже полночь. Нечаев возвращается в Сергиевское училище.
В ночной тишине особенно гулко раздаются шаги, вызывая какое-то странное эхо. Нечаев, сначала рассеянно, потом все внимательнее прислушивается и вдруг оборачивается. Чья-то фигура прижимается к стене и сливается с темнотой. В это же время умолкает эхо. «Шпион!» — промелькнуло у Нечаева.
Сырой петербургский день. Двумя встречными потоками текут толпы занятых и чуждых друг другу столичных жителей.
Подгоняемый общим течением, молодой человек в студенческой шинелишке приближался к Троицкому мосту, когда вдруг у самого его уха раздался стук колес.
Студент обернулся.
В это время быстро мчавшаяся тюремная карета поравнялась с ним, и к ногам студента упала бумажка.
— О-ох, проклятый! Носит вас таких, окаянных!.. — закричала толстая баба, налетев сзади на неожиданно нагнувшегося студента.
— Деньги, что ли, нашел? — подозрительно произнесла она, но студента уже не было. Скрывшись за угол, он оглянулся, развернул записку, прочел адрес, круто повернул и широкими шагами зашагал к Вере Засулич. А в это время карета уже привезла Нечаева в Третье Отделение.
Чиновник Колышкин нагнулся к бумагам и приступил к допросу.
— У нас получены сведения, что вы подстрекаете студентов к беспорядкам.
— Ваши сведения подшутили над вами.
— Вас видели на днях в университете.
— Я — вольнослушатель университета.
— Где вы были вчера вечером?
При этом вопросе Нечаеву вспомнилась прячущаяся фигура шпиона.
— Вечер велик. Мало ли где успел побывать. Чего вы, собственно, хотите от меня?
Словесный поединок кончился поражением чиновника. За недостатком улик Нечаева пришлось выпустить. Уходя, он пообещал себе:
— Теперь буду осторожнее с проклятыми шпиками.
А нечаевцы все усиливали агитацию. На сходках раздавались уже чисто политические речи. В местах заседаний появились портреты Герцена, Чернышевского. Движение выливалось за университетские стены и уже будоражило общество. Имя Нечаева становилось все популярнее. Последний арест окружил его новым ореолом. Третье Отделение начало нервничать. Посыпались обыски и аресты студентов. Граф Шувалов вернулся из дворца после очередного доклада мрачнее тучи и тотчас же вызвал к себе Колышкина. Канцелярия замерла, прислушиваясь к грозному рыку, доносящемуся из кабинета начальника. Наконец, дверь отворилась и показалась пунцовая физиономия Колышкина. Придя к себе, он вплотную подошел к сгрудившейся кучке филеров и, глядя в упор в их бегающие трусливые глазки, прорычал:
— Отыскать Нечаева! — и поднял сжатый кулак.
Филеры с удвоенной юркостью зарыскали по Петербургу.
Одновременно совершенно секретная, особо нужная бумага из столицы сообщила всей провинциальной полиции о розыске учителя Сергиевского приходского училища Сергея Нечаева.
Но в то самое время, когда встревоженный губернатор знакомил в Киеве своих подчиненных с секретным предписанием, киевские студенты впервые слушали рассказ приезжего товарища о произведенных кружком Нечаева петербургских волнениях. Студенты хотели выставить такие же требования и у себя; и в тот самый день, когда петербургский пакет был получен в Москве, москвичка Александра Ивановна Успенская, сестра Засулич, читала в тесном кругу письмо Веры:
— «…Имя Нечаева на всех устах. Его арестовывали (он успел выбросить в окно тюремной кареты записку); потом выпустили, теперь снова разыскивают. По настойчивости и энергии это исключительный человек…»
