Сергей Нечаев - [12]

».

Я, эмигрант Нечаев, арестованный в окрестностях города Цюриха в августе 1872 г., до сих пор не знаю, на каких условиях выдало меня швейцарское правительство в руки российского правосудия.

Я был увезен из Цюрихской тюрьмы, ночью неожиданно, без всякого предупреждения и обʼяснения, неизвестными личностями, на которых даже не было полицейского мундира, — я был увезен из тюрьмы в отсутствие директора местной полиции г. Пфеннингера, в отсутствие всякого представителя швейцарской власти, напутствуемый единственно смотрителем тюрьмы, который отказался дать мне какие-либо обʼяснения.

Доставленный в цепях в баварский пограничный город Линдау, я обʼявил начальнику встретивших меня там русских агентов, г. Севастьянскому, что считаю себя жертвой произвола и беззакония, противного основным принципам публичного права, — ибо не знаю, выдала меня Швейцария или меня «украли из Швейцарии», подобно тому, как некогда граф Орлов похитил из Ливорно несчастную княжну Тараканову.

Перевезенный в конце 1872 г. в Москву, я и там на вопросы следователя и прокурора отказался давать показания, еще раз заявив, что «считаю выдачу меня швейцарским правительством вопиющей несправедливостью».

Я, Нечаев, теперь, как и тогда, готов признать себя подсудимым не только перед русским судом, но даже перед судом турецким или китайским, если только предварительно соблюдены будут все легальные условия, требуемые публичным правом — если правительство Швейцарской республики, на почве которой я был арестован, возьмет на себя прямую юридическую ответственность за правильный исход процесса, т.-е. обʼявит мне предварительно (в присутствии чиновника русскою посольства): на каких основаниях и при каких условиях меня выдает России, и снабдит меня копией с своего решения по этому поводу.

Остаюсь в уединении каземата, в ожидании решения вашего императорского величества по этому поводу с надеждой на возможность правосудия в моем отечестве, во второй половине XIX века.

Узник, в силу беззакония и вопиющего произвола швейцарских олигархов 4-й год томящийся в келье Петропавловской крепости

ЭМИГРАНТ

учитель Сергей Нечаев.

_{^{1876 г., января 30 дня.}}

Через несколько дней, когда Нечаев вернулся с прогулки, он не узнал своей камеры. Она опустела. Было опять неприютней и одиноко, словно ушел навсегда близкий человек.

— По высочайшему повелению вам запрещено пользование бумагой и пером, а все написанное до сего отослано в Третье отделение.

— Хорошо!

Нечаев заметался по клетке. Щелкнул замок. Смотритель ушел.

Ночью раздался яростный вопль. В камере Нечаева зазвенели стекла. Часовой побежал за смотрителем. Оловянной кружкой заключенный бил по окну, по железным прутьям решетки, топтал ногами осколки стекла.

На взбешенного узника накинули смирительную рубаху, привязали к кровати. А через несколько дней заковали по рукам и ногам в кандалы и лишили прогулки.

Три месяца провел он закованный в цепи, не переступая порога каменной дыры. На ногах появились раны, и только тогда ноги расковали и в первый раз повели Нечаева гулять. На руках оставались цепи.

Протест Нечаева не вернул бумаг.

«ВЫСОЧАЙШЕ ПОВЕЛЕНО ВСЕ РУКОПИСИ ПРЕСТУПНИКА УНИЧТОЖИТЬ».

Так второй раз был сожжен Нечаевский архив. Только чиновник Третьего отделения прочел его, представляя царю свое заключение. И даже этот пристрастный враг должен был отдать Нечаеву дань изумления:

«Нельзя назвать автора личностью дюжинной. Всюду сквозит крайняя недостаточность его первоначального образования, но видна изумительная настойчивость и сила воли в той массе сведений, которые он приобрел впоследствии. Эти сведения, это напряжение сил развили в нем в высшей степени все достоинства самоучки: энергию, привычку рассчитывать на себя, полное обладание тем, что он знает, обаятельное действие на тех, кто с той же точкой отправления не могли столько сделать».

Обаятельное действие на тех… Много лет спустя чиновник вспомнил свою пророческую фразу.

* * *

Маленькая камера равелина в конце коридора превращена в караульное помещение.

Молодой солдатик, недавно пригнанный из деревни, шепотом спрашивает у соседа:

— А кто это в пятом номере сидит?

— Неизвестно… А, должно быть, важный. Давно уж это было. К нему генерал Потапов приехал: «Покорись, говорит, царю — мы тебя всеми милостями осыпем»…

— А он что?

— А он его в морду. Ты, говорит, — негодяй, так думаешь, что и все такие…

— А генерал что?

— Ничего. Поклонился и говорит этак тихо: спасибо за науку.

— И так-таки ничего ему не было?

— Не. Только потом отняли бумаги и писать запретили.

— А что им жалко, что ли?

— Да вот, будто он там всю правду и написал, а правда-то глаза колет.

Через полчаса солдатик стоял на посту у пятого номера. В глазок видна была внутренность камеры. Часовой с любопытством разглядывал таинственного узника. Нечаев повернул голову. Часовой почувствовал на себе сверлящий взгляд.

— Как на дворе сегодня?

Часовой промолчал.

— Что же ты не отвечаешь?

— Не велено разговаривать.

Нечаев вскочил, быстро подошел к глазку и взбросил вверх руки. Оковы лязгнули и скользнули к локтям. Под ними обнажились страшные гнойные язвы.

— Вот за тебя ношу. Тебе хотел правды добыть, а ты…