Сергей Нечаев - [10]

Нечаев нашел приют и поддержку у старого эмигранта, участника польского восстания, Адольфа Стемпковского. И скоро основное ядро организации снова было сколочено. В центральную группу вошли три человека: Нечаев, Стемпковский, Турский.

Нечаев последние дни был в восторге. Стемпковский казался настоящим и преданным революционером. Он предоставил себя в полное распоряжение организации. Сегодня он обещал доставить паспорт и средства, необходимые для поездки. Нечаев пришел на свидание, назначенное Стемпковским в маленьком загородном ресторане.

Друзья радушно поздоровались. Усевшись за отдельный столик, они потребовали пива и о чем-то вполголоса заговорили. Задняя дверь ресторана вела в маленький садик. Сюда повел Стемпковский своего друга. Они переступили порог, и вдруг кто-то бросился на них из засады.

Нечаев вскочил обратно в кафэ, но сюда уже вбежали с улицы жандармы. Ловушка захлопнулась. Он был схвачен.

— Скажите русским, что их товарищ арестован… — крикнул он, прежде чем префект успел заткнуть ему рот. Под усиленной охраной его повели в тюрьму.

Он был предан Стемпковским.

— А, господин Нечаев! Наконец-то я имею удовольствие с вами познакомиться, — прошипел майор Сербоградский.

— Вы ошибаетесь. Мое имя — Стефан Гражданов. Я — серб. За что меня задержали? — обратился Нечаев к префекту полиции.

Но царский жандарм его перебил:

— Это Нечаев. Я удостоверяю его личность.

Префект любезно поклонился.

— Этого вполне достаточно, господин майор!

Нечаев ухитрился передать на волю записку для Сажина.

«Архив мой находится у мадам Клеман в Париже. Возьмите его. Я уверен, что вы поступите с ним наилучшим образом. Я погиб».

Через несколько дней Сажин стучался в квартиру мадам Клеман.

— Ваш жилец Стефан Гражданов серьезно заболел и его увозят на родину. Я хотел бы забрать его вещи и бумаги.

Впрочем, бумаги и оказались единственными вещами жильца мадам Клеман. Сажин собрал их, перевез в Цюрих и сжег.

Между тем Бакунин поднял на ноги всю русскую эмиграцию. Газеты печатали протесты революционеров. Делегаты отправлялись к самому префекту:

— В свободной республике борцы против деспотизма не имеют убежища?

Но префект полиции за хорошую мзду хорошо зазубрил свою роль:

— Мы всегда были рады приютить политических эмигрантов. Нечаева же мы выдаем не как революционера, а как убийцу.

— Но это политическое убийство!

— Русское правительство обещает судить его только за уголовное преступление.

— И вы верите обещаниям самодержавных жандармов?

— Конечно. Не можем ведь мы укрывать убийц?

Тогда несколько смельчаков решились действовать иначе. На вокзале в день отправки Нечаева собралась кучка возбужденной молодежи. Совсем молодая девушка поминутно оглядывалась на товарищей, не отходя в то же время от подʼезда. Вдруг она вздрогнула и сорвавшимся от волнения голосом произнесла:

— Ведут!

Молодежь затеснилась у выхода на перрон. Через минуту появились жандармы. С оглушительным криком, свистками, сжав кулаки, бросилась молодежь им навстречу. Жандармы невольно отступили на шаг, и молодежь окружила Нечаева. Началась свалка. Публика в панике разбежалась, оставив смельчаков на опустевшем перроне лицом к лицу с полицией. Но силы оказались слишком неравными. Конвой был усиленный и хорошо вооруженный, к нему на помощь подоспели русские шпики, а Нечаев был закован в кандалы. Через минуту два жандарма втолкнули его в вагон, пока остальные продолжали избивать его неудачных освободителей. Дверь вагона захлопнулась. Нечаева увезли в Россию.

Через несколько дней, опасаясь мести, спешил улизнуть из Швейцарии Стемпковский. На том самом перроне, где друзья в последний раз видели Нечаева, нетерпеливо шагал предатель. Руки были запрятаны в карманы, воротник поднят, голова опущена в землю, как у страуса, прячущегося от опасности. Кто-то загородил ему дорогу. Стемпковский поднял глаза и помертвел: прямо в глаза уставилось черное дуло револьвера. Раздался выстрел, и предатель упал. Поднялась тревога. Стрелявших схватили и увели. Жандарм наклонился над убитым. Стемпковский медленно раскрыл глаза, обвел окружающих и, убедившись, что опасность миновала, стал подыматься перепуганный, но невредимый.

ШЕМЯКИН СУД

Александр II охотно сдержал данное слово. Нечаева судили только как уголовного преступника. Не в интересах правительства было снова вызывать грозную тень «Народной Расправы».

— Подсудимый, признаете ли вы себя виновным?

— Я — эмигрант. Подданным русского императора быть перестал. Формальности вашего судопроизводства не имеют для меня никакого значения. Я признавал бы позорным для себя допустить судить мое поведение…

— Вывести подсудимого!..

Жандармы поволокли его из зала, и уже в дверях раздался его возглас:

— Рабом вашего деспота я быть перестал!.. Долой деспотизм!

Офицер втолкнул его в маленькую комнатку и обрушился на него с кулаками.

Через несколько минут его опять привели.

— Подсудимый, вы обвиняетесь в убийстве из личной ненависти.

— Убийство студента Иванова — политический акт.

— Вывести его.

Опять маленькая комнатка, грубые жандармы и дикие, оскорбительные побои.

Царское правительство сдержало слово. Прокурор в двухчасовой речи доказал, что убийство было совершено с целью… ограбления.