Сергей Дягилев - [101]

Французское правительство отметило выдающиеся заслуги Шаляпина — ему присвоили звание кавалера ордена Почётного легиона. Правда, для этого ему пришлось на одном концерте (между представлениями «Бориса») спеть ещё «Марсельезу» дуэтом с Сарой Бернар. Золотые пальмы того же французского ордена получили Блуменфельд, Авранек, Смирнов и машинист сцены Карл Вальц, который будет сотрудничать с Дягилевым в течение восьми Русских сезонов. Ещё несколько участников спектакля были удостоены Серебряных пальм.

«Чтобы вспомнить, насколько это предприятие было покрыто сомнениями, — писал Дягилев, — я должен признаться, что даже столь любивший меня великий князь Владимир Александрович не решился приехать в Париж на первое представление и только после того, что он был покрыт депешами из Парижа о триумфе «Бориса», он с великой княгиней [Марией Павловной] взял первый Nord Express и приехал, так сказать, прямо в театр. Он был искренне рад и горд, что идея, к которой он отнёсся (почти единственный) с таким доверием и дал ей возможность осуществиться, привела к столь исключительному результату. Он был в восторге от исполнителей и, собрав у себя в отеле «Continental» всех артистов, хористов и плотников, сказал им с искренностью: «Не мне и не Дягилеву ‘Борис’ обязан своим успехом, а вам всем — мы приготовили, а вы осуществили». Перед отъездом в Петербург великий князь подошёл к Дягилеву и сказал: «Вот тебе против интриг», затем «широко перекрестил и поцеловал» его.

В соперничестве с постановками Императорских театров Дягилев, безусловно, одержал победу. Историческое правдоподобие, как и гармоничное оформление спектакля в сочетании с невиданной роскошью — шубы, парча, меха, жемчуга, каких французы не видали со времён Людовика XIV, — оказалось наиболее привлекательным для публики. На декорации, костюмы и аксессуары Дягилев потратил 60 тысяч франков. «Мы не имели ни малейшего представления о самой возможности такой постановки», — заявлял критик «Фигаро» Р. Брюссель. Русская пресса тоже хвалила парижский спектакль и даже назвала Дягилева «интендантом от музыки», учитывая прошлогодние исторические концерты.

На премьере в Опере был и Теляковский, приехавший в Париж вместе с Головиным. Вплоть до начала Первой мировой войны он будет специально приезжать на спектакли Русских сезонов Дягилева и внимательно следить за репертуаром своего конкурента. На последнее седьмое представление «Бориса Годунова» попал давний оппонент Дягилева скульптор И. Гинцбург, которого посадили в суфлёрскую будку из-за того, что у него не было фрака. «Борис Годунов» действительно великолепно поставлен, — отметил он в письме брату покойного В. В. Стасова, — и Шаляпин был в ударе. Театр битком набит <…> Шаляпин со сцены в самые патетические моменты шутил и говорил курьёзные вещи, вроде того, что сапоги у него скрипят, чтобы я заметил, как он умирает, чтобы это вылепить. Успех вообще огромный и музыка страшно нравится французам».

Обойти молчанием «Бориса Годунова» никак не могла в своих мемуарах Мися Серт, не пропустившая ни одного спектакля: «Ничего подобного Опера до этого не знала. <…> На сцене золото лилось ручьём. Потрясающая музыка Мусоргского. Голос Шаляпина, могучий и великолепный, моментами покрывал её. <…> Все остальные исполнители были блестящими. Подобного ансамбля с тех пор не существовало. Я вышла из театра, взволнованная до предела, чувствуя, как что-то изменилось в моей жизни. Эта музыка не переставала звучать во мне». В те майские дни и состоялось её знакомство с Дягилевым, которого она заметила во время ужина у Прюнье после одного из спектаклей. Их представил друг другу испанский живописец Хосе Мария Серт, уже несколько лет знавший Дягилева. «Энтузиазм, с которым я отнеслась к «Борису Годунову», быстро открыл путь к его сердцу, — отметила Мися. — Мы оставались в ресторане до пяти часов утра — не могли расстаться. На другой день он приехал ко мне, и наша дружба не прекращалась до самой его смерти».

Мисе Серт (тогда ещё мадам Эдвардс) предстояло сыграть значительную роль в дальнейшей деятельности Дягилева, и её имя будет невольно ассоциироваться у французов с труппой «Русские балеты». Она буквально излучала обаяние. На рубеже столетий её портреты создавали Ренуар, Тулуз-Лотрек, Боннар, Вюйар и Валлотгон. Ей писали стихи Малларме и Верлен. В XX веке свои сочинения ей посвятят Равель, Стравинский и Пуленк. Она станет прообразом героини романа Жана Кокто и двух персонажей монументального цикла «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста. Её жизнь была полна до краёв. Она щедро помогала людям, которых любила и ценила за их талант, и прежде всего Сергею Дягилеву, которого называла «самым близким другом».

С ним у неё обнаружилось немало общего. Они были ровесниками, оба родились в России в марте 1872 года, и оба после рождения потеряли своих матерей. Отец Миси — Сиприен Годебский, выходец из старинной польской семьи, был известным ваятелем, автором скульптурных портретов Александра II, других членов императорской фамилии, а также Баха и Бетховена. Страстная любовь к музыке оказалась, несомненно, главным фактором сближения Дягилева и Миси. Она рассказывала ему: «Мои детские уши были так переполнены музыкой, что даже не помню, когда я научилась распознавать ноты. Во всяком случае, много раньше, чем буквы». И это было так понятно, близко и дорого Дягилеву, ведь примерно то же самое он мог сказать о себе. Им обоим были свойственны тонкое художественное чутьё, безудержность в симпатиях и антипатиях, другие крайности человеческой натуры, такие как властолюбие и склонность к интригам. Вместе с тем Мися имела большие связи в Париже и выражала некую общность социальных, финансовых и прежде всего художественных интересов дягилевской публики.