Сергей Дягилев - [103]

Дягилев стремился приобщить Париж — культурную столицу Европы — к тому, что он вместе со своими сотрудниками сам особенно ценил и любил. Последовательность его художественных предприятий за три прошедших года выстраивалась чётко и на редкость логично. Ретроспективная выставка русской живописи и скульптуры при Осеннем салоне, серия музыкально-исторических концертов и великолепная постановка «Бориса Годунова» в Парижской опере позволяли художественной культуре России наилучшим образом войти в число передовых культур Европы. Три парижских начинания Дягилева способствовали тому, что он приобрёл множество поклонников русского искусства, которых становилось всё больше и больше. Наряду с этим значительно возросла его личная популярность, как за границей, так и в России.

Обозреватель «Русской музыкальной газеты» находил у Дягилева «большой талант администратора и бездну вкуса». Впрочем, и «Новое время» не поскупилось на комплименты: «…Дягилева, как это и делали, можно было упрекнуть в пристрастии, в односторонности. Но даже злейшие враги его, — а у него их много, — не могли сказать, что то, что он делает, он делает мелко и кое-как. Напротив, его предприятия в Париже были подготовлены очень тщательно, были поставлены широко, красиво, имели несомненный художественный интерес. Это его заслуга. Отнимать её у него было бы несправедливо». А после премьеры «Бориса Годунова» Бенуа заметил с белой завистью в своём дневнике: «Серёже покровительствуют мощные эфоры или скорее, кроме шуток, у него есть настоящая миссия свыше. Настоящая роль, для выполнения которой всё складывается самым фантастическим образом». Умея преодолевать препятствия, Дягилев смотрел в будущее с изрядной долей оптимизма. Как «практический идеалист», он верил в успех дела, которому посвятил свою жизнь.

Часть четвёртая В ЕВРОПЕ И АМЕРИКЕ 1909–1916

Глава восемнадцатая ПЕРВЫЙ РУССКИЙ СЕЗОН ПРИДВОРНЫЕ ИНТРИГИ И КОЗНИ АСТРЮКА

По замыслу всех причастных к организации первого Русского сезона 1909 года оперы и балеты должны были чередоваться. Делать ставку только на балет было и рискованно, и преждевременно. Когда в 1906 году Р. Брюссель посетил Россию, Дягилев говорил ему, что через три года он привезёт русский балет в Париж. Это ещё раз подтверждает, что он имел поэтапный план пропаганды русского искусства за границей на несколько лет вперёд. Однако, по словам Г. Ас-трюка, именно он летом 1908 года убедил Дягилева в необходимости показать Парижу достижения русского балета.

На эту же инициативную роль претендовали А. Бенуа, В. Нижинский (по утверждению его жены Ромолы) и Анна Павлова вместе со своим гражданским мужем В. Дакаре, который вспоминал: «От нашей мысли Дягилев пришёл в ужас. Он стал доказывать всю её нелепость: французы совершенно не интересуются балетом. Париж в балет не ходит, исключение составляют старые абоненты, а появление на сцене мужчин произведёт скандал — в Париже уже тридцать лет привыкли видеть на сцене только травести». За две или три встречи они наконец сломили сопротивление Дягилева, насилу уговорили и вскоре получили от него «телеграмму, что комитет одобряет идею балета при условии, что Анна Павлова примет в нём [Русском сезоне] участие». Интересный ход конём со стороны Дягилева!

Его окольные пути к триумфальному успеху, вероятно, распутал английский историк балета Ричард Бакл. Он утверждал, что «у Дягилева был свой способ проверять реакцию людей, делая вид, будто он противится тому, на что на самом деле уже решился». Тем самым Дягилев побуждал своих сотрудников не только высказывать предложения, давно им обдуманные и принятые, но и верить, что именно их идея явилась решающим фактором и подтолкнула его приступить к делу. Это был один из его проверенных приёмов инспирации. К таким уловкам он прибегал довольно часто, благодаря чему добивался блестящих результатов сотрудничества почти всегда.

Кажется, только Нувель не заявлял о своей причастности к идее показать русский балет в Западной Европе. А мог бы вполне, только это ему было не нужно. Он был балетоманом даже в большей степени, чем Бенуа, но последний всегда желал быть первым среди инициаторов, когда у Дягилева в голове появлялся пока ещё скрытый перспективный проект. Козырем для Бенуа в данном случае было то обстоятельство, что он уже был причастен к постановке балета Николая Черепнина «Павильон Армиды» в Мариинском театре в 1907 году и первым из мирискусников сотрудничал с хореографом Фокиным. Но не следует забывать тот факт, что после премьеры этого балета Дягилев «в крайнем возбуждении» сказал Бенуа: «Вот это надо везти за границу». Для него этот вопрос был уже решённым.

Что касается Нувеля, то он давно увлекался искусством балета и даже чересчур много говорил о нём с нескрываемым восторгом. «Валечка несносен со своим балетом», — жаловался Дягилев в письме Бенуа ещё в 1896 году. Тогда же Нувель изложил Сомову пророческую мысль: «Балету предстоит, по-моему, огромная будущность, но, разумеется, не в том виде, в котором он существует теперь. Наши декадентские, эстетические и чувственные потребности не могут удовлетвориться идеалами пластичности и красоты движений, существовавшими 30 лет тому назад. Надо дать балету окраску современности, сделать его выразителем наших изнеженных, утонченных, болезненных чувств, ощущений и чаяний». Это же чуть ли не программа, которая легла в основу деятельности Дягилева, создавшего позднее свою гастрольную труппу «Русские балеты».