Серенада большой птице - [9]
Проверяю давление масла, обороты, не спускаю глаз с неба в поисках истребителей, а в фантазиях устремляюсь к океану.
Вон Япония, за ней синие мили и мили Тихого. Поворот на юг, внизу атоллы и архипелаги, земли лунных дев и лотосов.
В океанских далях затерялись Австралия, остров Рождества, остров Пасхи, Таити, Гавайи, они где-то здесь, и однажды я, возможно, все их увижу.
Недостает времени на Южную Америку, на Индию и на пингвинов Антарктиды, поскольку строй прорывается через зенитный заслон и Сэм заказывает триста оборотов.
— Очухайся, — говорит он. — Полная сосредоточенность.
Зато я уже походил вокруг света.
И настает перемена. Теперь умею думать о любой стране, любом острове, любом континенте в его родстве с остальными. Едина Земля, омываемая водами, и все тут, громады суши и бездны океанов, укрыто гигантскими движущимися воздушными массами, потоками океана небесного.
Значки сошли с карты и стали по своим настоящим местам, осязаемые, полномерные, огромные.
Весь полет я возвращаюсь и возвращаюсь к этой мысли. Оказывается, мир так велик, так громаден, никогда его, такой целый, не коснется проклятье, пока он взаимосвязан и существует едино.
Какие-то части нашей Земли плавают себе в океане, покамест в сторонке, а с другими частями дело обстоит не так спокойно.
Говорят, Анцио был когда-то великолепен и ласточки на острове Вознесения в былые времена откладывали яйца где заблагорассудится. Но после и эти места втянуло и затянуло. В конце концов любым уединенным частям Земли нужно сойтись с иными во взаимности, чтоб не исчезнуть вовсе.
Кое-кто мыслил о целостном большом мире, мыслил упорно и старался показать это на деле. Уилки обогнул Землю на «либерейторе» и описал все в книге. И Марко Поло проделал долгий путь до Китая, а вернувщись, о нем рассказал. И безымянные иезуиты в своих рясах с капюшонами пересекали океаны, распространяя слово того, кто верил во всех людей, где бы ни жили, черные, белые или желтые всяких оттенков, немощные, увечные или совершенно благополучные, арийцы или с цыганской примесью.
Мы сбросили наши бомбы близ Мюнхена и отвернули от цели обратно в Англию. Сколько я мог разглядеть Германию, наши цели в этой округе были скрыты дымом.
Допускаю, пограничные линии имеют смысл, и таможни, и визы, и другие барьеры, установленные людьми на Земле, но воздух течет себе беспрепятственно поверху, и с двадцати тысяч футов попробуй разгляди те барьеры.
С немногими посадками на заправку мы на своем Б-17 можем облететь все расчерченные до мелочей государства и сферы влияния.
Можем помахать рукой жителям, снизиться, погудеть им и вихрем от винтов взбудоражить крыши, вновь взмыть и крутить лениво восьмерки над ратушей или остаться на двадцати тысячах и навести перекрестье прицела на тамошний металлургический завод или оперный театр, наблюдая, как падают бомбы.
И пока детишки будут махать нам рукой, их дома накренятся и рухнут, погаснут огни и поднятая бомбами пыль задушит живительный воздух.
Летим до дому. Дом — это когда пропеллеры совсем не шелохнутся. Вконец усталый, гляжу по сторонам. Сверху все видится зеленым и прекрасным, а то, что сделали мы, — чем-то ужасающим.
Впервые мы завидели истребителей в тот мюнхенский вылет. Какое-то время розочки их трассирующих очередей густо распускались вокруг нас.
— Ну и стычка снизу слева, — передал Кроун.
Мы не отличали «сто девятых» от П-51 или от «фокке-вульфов», не понимали, какая сторона берет верх и чьи истребители рушатся вниз. Словно играючи кружат, а потом невзначай кто-то срывается и идет на снижение, которое кончается ударом о землю.
— Господи! — слышен Шарп. — Вы видели?
Взрыв переходит в кровавые отсветы. Внизу кто-то погиб. И так всю дорогу до Рейна.
— Один только что грохнулся, — говорит Шарп несколькими минутами позже.
— Видал. Похоже, «пятьдесят первый», — откликается Кроун.
— Это «мессер сто девятый», — уверенно произносит Спо. — А вон и другой готов.
Но несколько их прорывается через заслон истребителей к «крепостям». Звеньям прямо перед нами приходится хлопотно. Каждые несколько минут видишь, как «семнадцатый», нырнув из строя, да еще порой с хвостом дыма, уходит в Швейцарию.
— Бог ты мой, еще одной «крепости» конец, — произносит Сэм.
Я вижу лишь обломки, летящие, извиваясь, среди клочьев пламени.
Еще одна «крепость» ласточкой ныряет к земле, чтобы никогда не подняться ввысь.
— Три парашюта, — сообщает Кроун. — Вижу троих.
До нас истребители не пробились. «Сорок седьмые», «пятьдесят первые», «тридцать восьмые» вились окрест, одни шли к дому, другие искали скоротечной стычки...
Брауншвейг
Бомбить летим под прикрытием десяти десятков «патфайндеров». Идем на левом фланге, постоянно против солнца. Яркие пятна взблескивают на крыльях, глаза, кажется, вот-вот сожжешь.
Брауншвейг для налета опаснейшее место в этой войне. 8-я входит туда обязательно крупными силами. Когда эскадрильи Геринга убрались из Абвиля, брауншвейгские подкидыши-задиры стали в рейхе знаменитейшими губителями «крепостей».
Мы о них слыхали еще в Штатах.
Сэм в этом вылете весь как пружина. Пока эскадрилья собиралась в строй, я взял чуток ниже нужного, и Сэм выбил у меня из рук штурвал со словами:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…
Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.