Серенада большой птице - [11]
Доводим домой мы свой самолет как положено, хоть и на трех моторах; Сэм сажает его нежненько, отруливаем на место и ставим машину на ночь.
Я-то думал, крылья что решето, а обнаружилось всего пять пробоин.
Подходит другая эскадрилья. Санитарный автобус спешит встретить ее на рулежке.
— Кто-то ранен, — говорит Сэм. — Дали красный на заходе.
Позже мы узнаем, что там было.
Снаряд пробил стол штурмана эскадрильи, карту, прошел перед самым носом штурмана, ушел вверх и взорвался в десяти футах над самолетом. Большой осколок обратным ходом вошел в машину и точненько снес командиру коленную чашечку.
Их бомбардир рассказывает нам:
— Мы скорей к нему, забинтовали ногу. Он почти не стонал. А второй пилот довел нас до дому отлично.
Еще у одной машины было три разрыва чуть ли не в бомбовых люках. Не меньше двухсот пятидесяти пробоин было в хвосте и у радиста в отсеке, когда командир как попало плюхнул их на английский аэродром. Один из срединных стрелков получил цепочку ран по-над самой бронекурткой, под самую глотку.
— Такой скользкий от крови, мы его аж уронили разок, — сказал нам один из их экипажа.
Стрелок умер ночью. Радист получил осколок в левый глаз, почти всю глазницу выбило. Другому стрелку после отняли руку, всю ведь размозжило.
Авр
— У зенитчиков их мы на примете, — бубнит Шарп перед стартом.— Того и гляди домой повернем.
— Истребителей не видно было, — высказывается Кроун. — Эх, пальнул бы я по какому-нибудь «сто девятому».
— Ты сегодня на штурвале, — сообщает мне Сэм. — Всю дорогу. — Он перед вылетом был не в своей тарелке, ночью его дурные сны мучили.
Подлетаем к берегу Франции на пятнадцати тысячах, так и держу. Добрую половину времени даже не надеваем маски.
Зенитки молчали, пока мы не отбомбились. Но эскадрилья верхнего эшелона, сзади нас, попадает в самую гущу огня. Вижу прямое попадание в мотор номер три одной из «крепостей». Пламя вспрыгивает, лижет языком поверх обшивки, добирается до верхней турели. Пилот резко кренит влево, стараясь сбить огонь, экипаж начинает прыгать из аварийных люков.
— Четверо, — вскрикивает Спо.
— Вон еще, — спокойно поправляет его Льюис. — Значит, шестеро.
«Крепость», вся в пламени, делает переворот на сто восемьдесят градусов и взрывается чуточку ниже.
— Истребители справа сверху, — слышу Льюиса.
— «Пятьдесят первые», — добавляет кто-то.
Я за штурвалом, а Сэм высматривает хорошеньких девушек на земле. Истребители вьются вовсе под носом. Их немного, совершают хитрые витки, чтобы прикрыть нас, шмыгают туда-сюда.
А вот прут прямо на нас. Серебристо-серый малыш пузом вверх, едва не в лоб, мчится наперерез, все пулеметы у него строчат.
Вижу, справа носовая турель открыла огонь. Единственная.
— Эй, — вскрикиваю, но кнопку микрофона заклинило.
Протарахтели сквозь соседний эшелон, ниже и правее нас, исчезли безвозвратно.
— Что за штуки? — интересуется Бэрд. — Кто успел чего-нибудь разглядеть?
— Я стрелял по ним, — отзывается Шарп. — Это «сто девятые».
Тот, кого я видел, был «фокке-вульф». Возможно, были там и «пятьдесят первые». Так все промелькнуло, поди разбери. Пожалуй, «патфайндеры» их и отогнали.
— Штук пдаьдесят, — прикидывает Кроун. — Не меньше полсотни.
— Я видел пару, — отвечает Спо. — Откуда там полсотне взяться.
— Тридцать было, не меньше, — встревает Шарп. — Легонький наскок, не больше того.
Что скажу? Летело их много, и летели они убивать.
Обратно с полпути
Устали так, что на завтрак не встаем, в постели до самой крайности, до последней минутки.
Спешу на инструктаж и потому забываю обуться в нужные ботинки. Сэм забывает медальон. Готовим самолет, Бийч никак не приладит пулеметы в турели.
— Зови мастера, — рычит Сэм. — Хоть раз в жизни кто-нибудь что-нибудь тут по-человечески сделает?
В моторе номер один легкая утечка масла, но технарь решает, что обойдется.
Машину дали старую, двадцать четыре вылета без ремонта двигателей. До этого три дня подряд летали мы на новом самолете с широкими пуленепробиваемыми стеклами. И этот самолет, обещали, будет именно наш.
— А сегодня такая кляча, — бурчит Сэм.— Ты глянь на эти задрипанные стекла. — Они не пуленепробиваемые и грязные.
Из-за взрывателя я чуть не вывихнул плечо, от злости перехватывает дыхание. Стальной экран отсутствует.
Стартуем в голубой дымке. Бенсон говорит мне курс, я прошу снова повторить. В шлемофоне скулеж. В этот вылет мы назначены в верхний эшелон, остальная часть группы выйдет на построение с другого аэродрома. Всползаем сквозь плотную облачность. Температура головок цилиндров на первом номере высокая. Открываю боковые шторки капота, винт швыряет туда маслянистый вихрь.
— Номер один слегка дымит, — докладывает Кроун. — Как, не горим ли?
— Вскорости и это не исключено, — отвечаю я. — Глаз не своди.
Ни горизонта, ни неба, ни Англии, лишь ватные сизые облака. Ведущий группы зажег красные и зеленые бортовые огни, командует своим машинам. Ведущие эскадрилий зажигают свои бортовые, выстраивают собственные звенья, младших ведущих.
— Мой костюм ни черта не греет, отключился, — сообщает Шарп.
— Что-то не то с кислородным баллоном, — информирует Бийч. — Индикатор ничего не показывает.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…
Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.