Серебряная корона - [46]

— Мне было больно, — сказала она.

Он собрался с духом, сел рядом с ней и помог ей сесть. Обнял ее, и она не стала вырываться. Она продолжала сидеть, и он начал надеяться, что… Но нет, то, что он сделал, — непростительно. Душа его металась между страхом и любовью. Мысль о возможном обвинении без шанса оправдаться распаляла в нем злость, и он уже подумывал, не запереть ли ее снова. Он погладил ее по щеке, и она резко к нему повернулась:

— Как ты мог? Я думала, что мы с тобой — одно целое.

Он увидел синяки на ее щеке и шее. Он раньше видел ее свадебное платье на эскизе, знал, что оно с глубоким декольте. Даже если она никому ничего не скажет, все увидят синяки. У него на работе все узнают…

— Ты любишь меня? Я теперь в этом сомневаюсь, понимаешь? — сказала она.

До него не сразу дошли ее слова. Так они были далеки от того, что думал он сам. Любит ли он ее? Он не осмеливался поверить в то, что она сказала именно это. Он увидел в ее глазах слезы, и чувство собственной вины впилось в него тысячью иголок. Слова, разве можно полагаться лишь на слова? Он осторожно наклонился к ее лицу и поцеловал веки, нос, губы, подбородок. Когда он почувствовал, что она обняла его за шею, выдержка окончательно его покинула, и он заплакал, как ребенок.

Глава 25

Этого она терпеть не могла. Это портило ей сон по ночам и отравляло дни. И он знал, но все равно заставил ее это сделать. Астрид Моссберг выжала педаль газа до самого пола своего зеленого «рено», чувствуя затылком дыхание собаки. Собака принадлежала сыну, но этим летом он решил прокатиться по Транссибирской магистрали. Сказано — сделано. Она же говорила: «Я не возьму собаку! Ни за что! Ни при каких условиях!» А теперь она сидела в машине с ротвейлером Гудроном на заднем сиденье и ехала в лес. Никогда, никогда больше она не будет выгуливать эту псину в городе! От одного воспоминания о том позоре она краснела. Вот знай она заранее…

В тот раз Астрид, ничего не подозревая, выгуливала Гудрона в парке Таллюнден. Она даже пакетик с собой взяла, чтобы убирать за собакой в случае необходимости. Собачьей необходимости. Насчет того, что может возникнуть какая-то иная необходимость, Астрид пребывала покуда в счастливом неведении.

Около детской площадки она встретила школьного директора Туресона. Они беседовали чуть не каждый день, выгуливая своих собак. Его жена, с которой Астрид раньше, до пенсии, работала в одном гастрономе, теперь лежала в больнице. В этой связи перед директором встало много проблем практического свойства, и Астрид как могла помогала ему советами. Он был симпатичный, Туресон, и Астрид не смела себе признаться, что нарочно приходила в парк, чтобы с ним встретиться. Однако при его появлении всякий раз смущалась и чувствовала неловкость. Сердце начинало биться, как у девчонки-подростка, и Астрид теряла дар речи.

В этот день на только что постриженной пуделихе Туресона был красивый красный ошейник. Она кокетливо семенила перед Гудроном, томно поглядывая, а затем бессовестно и недвусмысленно задрала хвост. Кобель все понял. Потянул носом воздух. Противиться запаху он не мог. Астрид сделала вид, что не замечает их животную страсть, но на всякий случай подтянула поводок. Она потеряла нить разговора. Кажется, они говорили о том, как стирать шерсть. Лучше стирать вручную при тридцати градусах. Важно, что тридцать градусов — это ниже температуры тела, если попробовать мизинцем, то вода кажется прохладной… Вдруг кобель оседлал пуделиху, приклеился как пластырь и стал изо всех сил ее накачивать. Астрид закричала, подхватила выпавший из рук поводок и попробовала стащить пса с пуделихи. Потянула за ошейник. Но Гудрон был непоколебим, как скала. Повинуясь могучему инстинкту, он твердо решил передать свои породные гены потомкам.

— Гудрон! Нельзя! Гудрон! Место!

Но пес был глух и слеп. Астрид билась из последних сил, пока не почувствовала руку Туресона у себя на плече.

— Оставьте их! — крикнул он, но не псу, а ей, Астрид. — Оставьте! Он должен сделать свое дело.

Астрид уставилась на Туресона, и на ее лице были написан стыд, отвращение и недоумение.

— Пока он дела не сделает, их нельзя расцеплять, не то он суке вывернет матку наружу. Понимаете? Будем ждать, — сказал он уже более спокойно.

Никогда еще ожидание не казалось Астрид таким мучительным. Она старалась не смотреть на собак, но приходилось иногда поглядывать на них — все уже или еще нет. Одновременно с этим она лихорадочно пыталась найти другие, более нейтральные темы для разговора вроде картофельных оладий и блинчиков.

— Муку всегда надо разводить в холодной воде, чтобы не было комков. И добавлять понемногу… Черт побери!

Больше никаких прогулок в городском парке! Только за городом. Пес сзади заскулил. Пришлось остановиться, не дожидаясь неприятности. Во Фрёйеле она не знала ни одного человека. «Валльхагар — 3 км», гласила табличка, указывающая налево. Вокруг был только лес. Никаких машин в поле зрения. И никаких домов.

Лучи восходящего солнца слепили глаза. Когда Астрид вышла из машины, стоял полный штиль. Несмотря на прошедший дождик, земля перед ней лежала сухая и выжженная. Нужно куда больше, чем эти несколько капель, чтобы она снова зазеленела. Тоненькие растеньица — ястребинку, дымянку и стальник — жара превратила в сухоцветы. Странное безветрие, притом что Земля вращается со скоростью 1666 километров в час! Матс так говорит. Что на экваторе, во всяком случае, именно такая скорость. Сын увлекался физикой, но Астрид верилось далеко не во все, что он выучил в школе. Все какое-то неприятное, пугающее. Например, если материя встретится с антиматерией, то целая вселенная исчезнет в один миг. Но тогда ведь все мы исчезнем! Такого просто быть не может! Один плюс один — ведь всегда два. Это же ясно. Еще при этом откуда-то якобы возьмется энергия.