Серебряная корона - [2]

Если бы тоска по тому, бывшему когда-то, не охватила ее в ту летнюю ночь с такой силой, она бы не стала свидетельницей убийства. Но желание снова увидеть место, где они любили друг друга, заставило ее поторопиться вниз к берегу. Когда она увидела море за серыми рыбачьими сараями, то заметила черный силуэт мужчины у воды. Она заслонила рукой глаза от солнца, прищурилась. Бриз сдул волосы ей на лицо, прядка защекотала нос. Движения рыбака были обычными, узнаваемыми; он оставил лодку и, широко расставляя ноги, пошел враскачку к берегу с тяжелым оцинкованным тазом в руках. Наверняка салака, вряд ли что-то другое. Иногда бывала и камбала, хотя редко. Это ее муж, Вильхельм. Он остановился у гравийной дорожки, поставил таз на землю, достал из кармана трубку и выколотил о каблук. Мона как раз собиралась его окликнуть, но услышала, что он с кем-то поздоровался. Вильхельм приветственно дернул головой, козырек фуражки качнулся, словно гусиный клюв.

Мона осталась стоять в тени. Ветер пробирал до костей сквозь кофту и платье. Она слышала разговор на повышенных тонах, но говорящих уже не видела. Голоса звучали тише, невнятнее, но ярость явно нарастала. Мона прижалась щекой к стене рыбацкого домика, замирая от страха. Зачем она сюда пришла? Дверь сарая снова хлопнула. От слов, выплеснувшихся наружу, задрожал воздух. Голоса приблизились, и в этот момент она, напуганная до тошноты, поняла, что сейчас может произойти. Рыбацкий поселок был пуст, туристы разошлись по своим гостиницам или гуляли по ночному Висбю. Никого не было, кроме женщины, пригнувшейся под окном, двух мужчин, алчности и смерти.

Мону окутала темнота, когда вечернее солнце опустилось в море, оставив только узкую золотую полоску у горизонта. Утихли чайки. Улеглись волны. Тогда в доме зажглась керосиновая лампа, пламя помигало и замерло. Мужчины встали друг против друга. Они были одного роста. И смотрели друг на друга в упор, каждый прикидывал силу противника. Играли желваки, глаза сузились. Теперь оба медленно пошли по кругу, расставив и слегка согнутые локти. Она видела такое и раньше и знала, что вмешиваться смысла не было. Словно коты, когда они дерутся, превратившись в клубок из когтей и зубов, — разумнее держаться от них подальше.

— Что уставился на меня, как идиот, черт тебя дери?

Она увидела, как пальцы Вильхельма вцепились в горло тому, другому. Тот ответил неожиданным ударом, и пальцы Вильхельма разжались.

— Ты за все ответишь! Ты хоть понимаешь, что наделал? — Шипение было слышно через окно не хуже чем гневные выкрики.

— Кто бы говорил! — Вильхельм замахнулся печной железной вилкой, выхватив ее из корзины с дровами.

Следующий миг Мона пропустила. Раздался сильный удар. Вильхельм зашатался и упал на пол. Стало тихо. Она выпрямилась не раздумывая и увидела его, сложившегося вдвое на половике. Новый удар кочергой отбросил его седую голову набок.

Кажется, она закричала. Потом она этого уже точно припомнить не могла, все произошло слишком быстро. Крик внутри ее был такой оглушительный, что, наверное, она все же выпустила его наружу. Ей бы бежать, но ноги отказали. Теперь она стала соучастницей преступления.

Они вместе смотрели, как круглое красное лицо Вильхельма бледнеет, как жизнь покидает его. Они наблюдали не шевелясь. Так странно и нелепо видеть, как жизнь уходит из человеческого, такого знакомого тела! Ведь он только что разговаривал, двигал руками. По роду своей работы Мона столько раз видела смерть — в качестве неизбежной части жизни, иногда в качестве освободителя, но — никогда в таком обличье.

— Я не хотел убивать его! — Он поднял ее лицо ладонями и увидел собственный страх, отразившийся в ее глазах. Она не ответила, и он потряс ее за плечи. Она сглотнула и попыталась что-нибудь сказать. Но мысли словно распухли и не умещались в слова.

— Нет, — шептала она. — Нет.

Единственная ее мысль замерла, как маятник часов в спальне того, кто умер. Это снилось ей часто. Тот, у кого сила, управляет временем. Орудие убийства оказалось в ее руке. Выкинь кочергу в воду, сказал он. Если бы она посмела, то пошла бы в темноте на причал, но ноги ее не слушались. Она осталась одна на дворе среди рыбацких сетей, дрожащая тень под огромным звездным небом. У стены домика стоял велосипед Ансельма. Под сиденьем висел ящик с инструментами. Она запихнула кочергу туда и крепко затянула ремень. Как раз влезла. Ее руки действовали сами по себе. А он вышел, взял велосипед и поехал к дому, забрать «опель» Вильхельма, она и сообразить ничего не успела. Наверное, она должна была сказать, что сделала с кочергой, но не решилась. Ярость сквозила в каждом его движении.

Потом Мона безвольно тащила тяжелое тело за ноги по темному двору. Она спотыкалась о кусты засохшего бурьяна и чувствовала, как руки немеют под тяжестью толстых ног мертвеца. Бедра саднило от его сапог. Шаг за шагом они царапали и натирали ей кожу через одежду. Во рту ощущался металлический привкус. Мужчина, тот, у кого была сила, шел впереди и тащил мертвого под мышки. У дороги они остановились и закинули тяжелую ношу в багажник машины убитого.