Сердце внаём - [54]

А-а! Есть в улье матка – будет и мед. И муравейник – поставщик спирта – образцовое государство. Со строгой иерархией власти. Когда речь заходит о выживании – не до стеснений. На эту идею, признаюсь, натолкнула меня живопись. Да, живопись, с которой я знакомился в европейских музеях на континенте. Веласкес, Веласкес… Ты – творец моих фантасмагорий! ”Труанес” поразили меня – сначала как зрителя, потом как ценителя, потом как ученого. И вот тут-то возникла мысль – не мысль, мысленный пунктир, первая ласточка моей будущей теории. Домой я вернулся с целыми конспектами набросков. Вроде все там предусмотрено. Лишь бы, – голос его посуровел, – лишь бы эти твари не набрались большего ума, чем мы сами. Лишь бы остались однобокими – даже в гениальности. Как полоумный художник, рисовавший одних кошек, – кошачий Рафаэль. Иначе…»

«Что иначе?» – заинтересовался я. – «Что иначе? – он поднял бутылку на свет. – Мыши прогрызают ступни у слона. Вот здесь-то и понадобится контроль, пресловутое планирование. Мы не выпустим джина из бутылки, мы просто посадим его в просторную бочку». – «М-да-а, – сухо протянул я, косясь на часы, – кажется, подобные проблемы выходят за рамки собственно кардиологии и не имеют отношения к теме нашей беседы». Вильсон быстро, как и вначале, окинул меня взглядом поверх очков и, вдруг нахмурившись, отодвинул стакан. Мгновение он тяжело дышал, будто что-то переваривая. «Я пытался раскрыть перед вами всю сложную мозаику трансплантаций. Видимо, перестарался. Хотел в двух словах… А затронул, пожалуй, более широкие проблемы человековедения, залетел чуть не в космогонию. – Он обернулся с каким-то озабоченным видом, словно опасаясь, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Все красноречие улетучилось, и он заговорил сумбурно, глотая то начала слов, то их окончания. – Не принимайте всерьез, господин инспектор. Это гипотеза, теория, нет, фантастика, химера, шутка. Цивилизованное человечество не пойдет на такое унижение. Я в сих вопросах профан, я кардиолог-практик, ломовик от науки. Вот моя профессия, мой кусок хлеба. Все же, что я наговорил, – из области кардиомифологии». – «А опыты, которые ставятся в клинике над животными?» – «Они ничем не отличаются от аналогичных опытов в клиниках всего мира, – резко ответил Вильсон и сердито засопел. – Эксперименты касаются практической медицины и не выходят, подчеркиваю, не выходят за ее рамки».

– «Ну а зачем в больничном приюте живет группа малолетних тяжелых инвалидов, от которых отреклись родители?» – «Мы оказываем им бескорыстную благотворительную помощь, смягчая, по возможности, физические страдания. На все есть разрешительные бумаги из мэрии». – «Что за биодобавки ежедневно подкладывают детям в пищу?» – «Стимулирующие витамины для поднятия тонуса. Порошок младенчески безобидный». – «Почему же эти вещества не используют в столовой, где обедает персонал?» – «Так мои сотрудники и без того люди подвижные, моторные. Зачем им добавки?» – «Препараты сертифицированы?» – «Мм… Нет, но скоро будут. Я постараюсь! Вот вы опять, господин капитан, выхватываете случайные фрагменты, без целостного объективного обобщения. Какие еще вопросы?» – «Да, в сущности…»

– «Превосходно! А что до психологической стороны казуса Грайса, то могу вам косвенно посодействовать. – Он порылся в карманах. – Сейчас найду. Вот. Адрес и телефон моего коллеги доктора Роллинга – ведущего профильного авторитета. Он, надеюсь, даст вам исчерпывающую консультацию. Перепишите, будьте любезны. У меня только одна визитка, а видимся мы с ним нечасто». – «Да, нет, благодарю, – отмахнулся я. – Этого не потребуется. Я не доберусь до доктора Роллинга. Следствию в целом и так все ясно». – «Ну, что ж, отлично, – облегченно вздохнул медик и спрятал карточку обратно. – В таком случае… Чем еще могу быть полезен?..» Дверь открылась, и снова возник дежурный в белом халате, с помятым от бессонницы лицом…

Странная вещь происходит со мной, когда я остаюсь один: начинает мерещиться, что мои часы идут неправильно, отстают. Я подвожу их, сверяю по радио, узнаю время у прохожих – и выясняется, что отличный швейцарский хронометр тикает безупречно. А предубеждение все равно остается. Я пробовал хитрить: брал у жены ее часы, а ей оставлял свои. Та же история. Отстают. Но зайдешь домой или в компанию, как все встает на место: стрелки бегут нормально, и время меня не тревожит…

Еще более странная вещь состояла в том, что, выйдя от Вильсона, я не сразу вспомнил сей феномен, а когда заметил, то даже расстроился: не из-за часов, а из-за своей отключенности. Еще один симптом недуга? И именно после встречи с врачом? Сам себе страшусь открыться, но я не подхожу для моей работы, я ей противопоказан, и правда стала мне понятна только по окончании следствия. Диву даюсь, как столько лет не сознавал этого, брался за любое дело, гордился званием, не без щегольства надевал мундир в компании, к теще на Рождество. И окружающие воспринимали это как естественное явление, расспрашивали о службе, трогали погоны после очередного «взлета». Все шло как по маслу. А вот теперь я понял просчет, понял его первопричину: у меня до сих пор не случалось ни одного серьезного задания. Я лишь считал их таковыми, но на практике шел от игры к игре. Да-да, именно так, и нечего отмахиваться.