Сердце тьмы - [43]

Я посмотрел на них с любопытством, но заинтересовало меня не то, что они в самом непродолжительном времени могли меня съесть. Впрочем, признаюсь, в ту минуту я как-то по-новому обратил внимание на болезненный вид пилигримов, втайне надеясь - да, надеясь! - что сам я выгляжу не таким... как бы это сказать?.. не таким неаппетитным. Это была вспышка нелепого тщеславия, вполне гармонировавшая с тем дремотным состоянием, в каком я пребывал все эти дни.
Perhaps I had a little fever, too.	Пожалуй, меня немного лихорадило.
One can't live with one's finger everlastingly on one's pulse.	Человек не может жить, вечно следя за своим пульсом.
I had often 'a little fever,' or a little touch of other things-the playful paw-strokes of the wilderness, the preliminary trifling before the more serious onslaught which came in due course.	Меня часто лихорадило, или то были приступы других болезней: дикая глушь, перед тем как перейти в атаку - что и случилось впоследствии, -шутливо поглаживала меня своей лапой.
Yes; I looked at them as you would on any human being, with a curiosity of their impulses, motives, capacities, weaknesses, when brought to the test of an inexorable physical necessity.	Да, я смотрел на них с тем любопытством, с каким присматриваемся мы к людям; меня интересовали их импульсы, мотивы, способности, слабости, подвергнутые испытанию неумолимой физической потребностью.
Restraint!	Обуздание!
What possible restraint?	Разве могла быть речь об обуздании?
Was it superstition, disgust, patience, fear-or some kind of primitive honour?	Сдерживало ли их суеверие, отвращение, страх, терпение или какое-то примитивное понятие о чести?
No fear can stand up to hunger, no patience can wear it out, disgust simply does not exist where hunger is; and as to superstition, beliefs, and what you may call principles, they are less than chaff in a breeze.	Но никакой страх не может противостоять голоду, никакое терпение не может с ним примириться, а отвращению не остается места, если мучит голод. Что же касается суеверий и так называемых принципов, то они отнюдь не надежнее соломинки, подхваченной вихрем.
Don't you know the devilry of lingering starvation, its exasperating torment, its black thoughts, its sombre and brooding ferocity?	Знаете ли вы муки голода, эту невыносимую пытку, знаете ли черные мысли и нарастающую ярость, какие приносит с собой голод?
Well, I do.	Я это знаю.
It takes a man all his inborn strength to fight hunger properly.	Человеку нужны все его силы, чтобы достойно бороться с голодом.
It's really easier to face bereavement, dishonour, and the perdition of one's soul-than this kind of prolonged hunger.	Легче вынести тяжелую утрату, бесчестье, гибель собственной души, чем такое длительное голодание.
Sad, but true.	Печально, но это так!
And these chaps, too, had no earthly reason for any kind of scruple.	И ведь у них не было никаких оснований опасаться угрызений совести.
Restraint!	Выдержка!

I would just as soon have expected restraint from a hyena prowling amongst the corpses of a battlefield.	С таким же успехом я мог ждать выдержки от гиены, рыскающей среди трупов по полю битвы.
But there was the fact facing me-the fact dazzling, to be seen, like the foam on the depths of the sea, like a ripple on an unfathomable enigma, a mystery greater-when I thought of it-than the curious, inexplicable note of desperate grief in this savage clamour that had swept by us on the river-bank, behind the blind whiteness of the fog.	Но факт был налицо - факт ослепляющий, как пена на море, как проблеск неисповедимой тайны, - факт более таинственный, чем странная, необъяснимая тоска в этом диком вое, который донесся к нам с берега реки, скрытого непроницаемой белой завесой тумана.
"Two pilgrims were quarrelling in hurried whispers as to which bank.	Два пилигрима шепотом спорили о том, на каком берегу раздался крик:
' Left.' 'no, no; how can you?	- На левом. - Нет, нет! Что вы говорите?
Right, right, of course.'	На правом, конечно на правом!
'It is very serious,' said the manager's voice behind me;	- Положение серьезное, - раздался за моей спиной голос начальника.
'I would be desolated if anything should happen to Mr. Kurtz before we came up.'	- Я буду в отчаянии, если что-нибудь случится с мистером Куртцем раньше, чем мы прибудем на место.
I looked at him, and had not the slightest doubt he was sincere.	Я посмотрел на него и не усомнился в его искренности.
He was just the kind of man who would wish to preserve appearances.	Он был одним из тех людей, которые хотят соблюдать приличия.
That was his restraint.	В этом проявлялась его выдержка.
But when he muttered something about going on at once, I did not even take the trouble to answer him.	Но когда он пробормотал что-то о том, чтобы немедленно тронуться в путь, я даже не потрудился ему ответить.
I knew, and he knew, that it was impossible.	Я знал - и он знал, - что это невозможно.
Were we to let go our hold of the bottom, we would be absolutely in the air-in space.	Если б мы подняли якорь, мы бы буквально заблудились в тумане.
We wouldn't be able to tell where we were going to-whether up or down stream, or across-till we fetched against one bank or the other-and then we wouldn't know at first which it was.