Сердце не камень - [77]

— —Ага, ты сказал! Ты сам так сказал! А еще ругаешь меня! Это несправедливо, черт подери!

— Но это для примера.

— К твоему сведению, когда человек в гневе, ему нужны гневные слова. Например, такие слова, как — ну, ты не будешь меня ругать, это только чтобы тебе показать, — "дерьмовый бордель", "мать твою, сукин сын", "неподтертая задница", "положил на тебя с прибором"… Я много еще такого знаю, но тебе не скажу, они намного хуже.

— Могу себе представить… Давай вернемся к началу нашего разговора.

— А, да. Мне разрешается иметь собаку, и вот я хочу найти очень, очень несчастную для того, чтобы спасти ее. Мама согласна при условии, что я сама буду заниматься ею, выгуливать и все прочее. Еще бы! Наоборот, я не дам никому заниматься моей собакой! И тогда я вспомнила о твоей приятельнице, помнишь, тогда на демонстрации, та, которая спасает собак и кошек?

— Женевьева?

— Вот именно, теперь я вспомнила, как ее зовут. Она ведь должна знать о собаках, нуждающихся в спасении?

— Конечно, еще бы. Их-то, к сожалению, всегда хватает.

— Ты попросишь у нее?

— Сейчас же ей позвоню.

— О, папа, ты гений!

Женевьева даже прослезилась от умиления.

Вот таким образом мы все и встретились, Женевьева, Саша, Жозефина юная кузина кабильского бакалейщика, кузен кузины кабильского бакалейщика и ваш покорный слуга, набившись в грузовичок кабильского бакалейщика, да, именно в тот самый, Женевьева сохранила прекрасные отношения со всей семейкой. Итак, нам предстоит поехать за щенком в приют, затерянный где-то в сельской глуши, там, где трава робко пробивается между следами, оставленными гусеницами тракторов.

Обе девочки, устроившись в уголке сзади, оживленно шушукаются, одолеваемые время от времени приступами безумного хохота, который они безуспешно пытаются подавить. Я бы поспорил на что угодно, что Жозефина занимается пополнением своего специального словаря для "сердитых случаев".

Час по шоссе, полтора по извилистым проселочным дорогам, восклицания девчонок при виде "взаправдашней" коровы с висящими штучками, полными молока, "похоже на мужские штучки, говорит Жозефина, только вместо одной их целая куча". Я посчитал необходимым на этом остановить игру сравнений, видя, что в ближайшей перспективе зреют вопросы о доении, об удовольствии, которое коровы от этого получают или не получают, — короче, я предпочел не знать, вокруг каких фантазмов порхает обостренный эротизм маленьких девочек в том возрасте, когда у них начинают расти груди… И вот мы прибыли.

Островок грязи в океане грязи. Удручающее зрелище, хоть стреляйся. Женевьева предупредила меня: "Она перегружена работой. У нее нет ни гроша, она состарилась, здоровье у нее неважное, помощи нет. Ее поддерживает только любовь к животным".

Она — это бабушка Мими, ангел-хранитель никому не нужных собак и кошек. Крестьянка, какие теперь встречаются только в кино, без возраста, во всяком случае, за шестьдесят. Состоящая из жил и морщин, со светло-голубыми глазами, немного чудная на вид, она кутается в теплую одежду, из-под коричневой шапочки выбиваются седые пряди. Она топит как можно меньше, объясняет мне Женевьева. Бабушка Мими с трудом передвигается от одного бокса к другому с переполненными ведрами в руках, встречаемая радостным лаем и вилянием множества хвостов.

Два ряда узких боксов тянутся вдоль прохода с растрескавшимся Цементным полом. В каждом боксе собака, иногда две или три, они топчутся в грязи или прячутся в маленькой конуре в глубине бокса. Увидев, что мы подходим, собаки подбегают к решетке, тычутся в нее носом, Цепляются лапами и подают голос, каждая пытается привлечь внимание возможного хозяина.

Женевьева позаботилась привезти с собой мешок костей. Она раздает их на ходу. Это радость. Бабушка Мими восклицает:

— О, это доставит им большое удовольствие! Я не могу покупать такие лакомства! Мне с трудом удается обеспечить их хоть каким-то кормом.

Позднее, в своем бедном жилище, где обретается еще около двадцати собак всех мастей и пород - очень спокойные, очень старые, больные, те, которые не делают "глупостей", - она признается нам:

— Я больше не справляюсь. Берешь одного, приходят еще несколько. С трудом пристраиваешь кого-нибудь, а добавляется пять. Или десять. Такого еще не было. Люди покупают породистых животных, иногда по очень дорогой цене, и тут же разочаровываются, слишком много забот, или же они переезжают, или же сука допустила до себя какого-нибудь бродягу и принесла выводок дворняжек, в конце концов они отдают их мне: "Если вы не возьмете, я их утоплю или привяжу к дереву и брошу в лесу".

— Дерьмовые мерзавцы и сволочи! — изрекает Жозефина.

— А некоторые говорят, что оставляют только на время отпуска, что по возвращении за ними приедут. Ну и, скажу я вам, из троих двоих я никогда больше не вижу… Может, вы думаете, что им приходит в голову оставить мне хоть немного денег на корм? Как бы не так.

— Вы чересчур добры, - говорит Женевьева. — Нельзя позволить им так делать.

— Разве ты не понимаешь, что из-за одного су они могут прикончить собаку или выбросить? Я делаю это не для них, а для этих бедных животных. Не могу понять такую подлость.