Сидя вечером в одном из кафе на Копакабане, я размышлял об этих вещах. Мне казалось, эхо доносится не только до слуха, но и до глаз — картины, которые мы наблюдаем, тоже рождают в нас рифму. И подобно тому как эхо раздается лишь в особых местах, так и здесь красота вызывает самый сильный отзвук.
Проще и основательнее это можно выразить так: проникновенный радостный взгляд, которым мы смотрим на картины, есть наша жертва, и от того, насколько она велика, зависит ответ.
Понта Дельгада
Азоры — это цепочка вулканов, которая возвышается на самом краю Европы. С раннего утра я был уже в пути — ходил по садам, где глазу открываются цветы какого-то нового мира, по полям, окружённым тёмными стенами лавы, и по лавровой роще. Лишь когда солнце встало прямо над головой, я возвратился в гавань.
Улицы покоились в полуденном свете; издалека донёсся весёлый, часто повторяемый крик, и я загорелся желанием последовать за ним. Вскоре я встретил одного оборванца, ходившего то вверх, то вниз с тяжёлым грузом уже уснувшей рыбы по узким вымершим переулкам, где не было ни тенистых драцен, ни араукарий. Я шёл вслед за ним так, чтобы он меня не видел, и радовался его чудесному, богатому гласными крику. Он выкрикивал какое-то неизвестное мне португальское слово, вероятно, названия рыб, которых он нёс. Но мне казалось, будто он ещё что-то тихо прибавлял к ним, и потому я приблизился настолько, что превратился в тень.
Теперь я действительно услышал, что он, прервав свой разносившийся далеко вокруг крик, ещё долго шёпотом бормотал себе что-то под нос, вероятно, моля о пропитании или проклиная усталость. Ибо никто не вышел из домов, не отворилось ни одно окно.
Так мы долго шагали по жарким переулкам, предлагая рыбу, на которую в полдень нет никакого спроса. И ещё долго я прислушивался к обоим его голосам — к громкому, пышно расхваливающему товар крику и к тихому отчаянному диалогу с самим собой. Следуя за ним снедаемый жаждой подслушать, я, скорее всего, чувствовал, что дело было уже не столько в рыбах, сколько в том, что на этом затерянном острове я услышал пение человека — его громко-хвастливую и вместе с тем тихо-плачущую песню.
